«Когда ваш этот… Господи, как его зовут… Александр Григорьевич». Интервью с мэром Днепра, на которого завели уголовное дело в Беларуси

9 февраля 2022 года в Днепре на «Аллее многонационального города» у мэрии государственный флаг Беларуси, вывешенный там как символ белорусской общины, был заменен на бело-красно-белый. МИД нашей страны направил Украине ноту протеста и вызвал посла, а Генпрокуратура завела уголовное дело на главу города. Тогда им был и до сих пор остается Борис Филатов. До этого политик занимался бизнесом, адвокатурой, журналистикой, был народным депутатом и заместителем Игоря Коломойского, когда олигарх возглавлял Днепропетровскую область после Евромайдана. Мы поговорили с Борисом Филатовым об уголовном деле в Беларуси, Лукашенко, Тихановской, полке Калиновского, переселенцах и выживании города зимой.

Уголовное дело в Беларуси, Лукашенко и улица имени полка Калиновского

— Вы стали главой города Днепра в 2015 году. Расскажите белорусу, как это — победить с 52% голосов?

— Я понимаю, у вас все побеждается с 90%. Я расскажу белорусам другую историю. Ваш Следственный комитет возбудил на меня уголовное дело (действия главы Днепра квалифицировали по ч. 2 ст. 130 УК Беларуси — «Разжигание национальной вражды». — Прим. ред.). У нас возле мэрии есть флагшток, и молодежь повесила туда БЧБ-флаг вместо красно-зеленого, потому что он, фактически, принадлежит им (речь про «Аллею многонационального города», это инициатива самих жителей, победившая в конкурсе на финансирование за счет горбюджета из части, назначение которой определяют горожане. — Прим. ред.).

В Беларуси тяжело в это поверить и осознать, что молодежь может самостоятельно что-то там вывешивать — хоть белый флаг, хоть радужный, хоть пиратский. Ваши правоохранители решили, что это делал я — раз висит возле мэрии, значит председатель исполкома в этом виноват. Мы находимся в двух совершенно разных метавселенных, которые не пересекаются, — и 52%, и молодежь, которая вывешивает флаги, и мэр на это не влияет, потому что это их инициатива. В условиях тоталитарного режима в Беларуси есть некоторые вещи, которые происходят в Украине, стране победившей демократии, которые многие просто не в состоянии осмыслить.

— Флаг висит до сих пор?

— Нет. Это были флаги национальных общин — Армении, Азербайджана, Израиля, Беларуси и других. После начала войны мы повесили флаги Украины и ЕС.

— Белорусские власти пытались с вами связаться?

— Нет. Может, они шлют мне куда-то повестки, но я ничего не получал.

— Какая реакция была, когда узнали про уголовное дело?

— Я посмеялся. Знаете, для меня это уже какая-то фата-моргана (редко встречающееся сложное оптическое явление в атмосфере, состоящее из нескольких форм миражей. — Прим. ред.), просто за гранью понимания, это оруэлловские вещи, абсурд.

— 17 августа 2020-го вы в Тelegram написали: «Я считаю, что режим Лукашенко обречен, как минимум, по одной причине. Мужчина может носить любую одежду: деловой костюм, рваные джинсы, замасленную робу или даже спортивный костюм „Адидас“. Но только не рубашку с короткими рукавами». И прикрепили фото белорусского политика именно в такой одежде. Разве одежда показатель?

— Это было больше ирония и стеб. Честно вам скажу, я недооценивал ситуацию. Никто не мог подумать, что при таком народном протесте до такой степени будут закручивать гайки. Нам в Украине очень тяжело осознать, когда по людям просто едут катком, загребают их бульдозером. Это серьезная трагедия. Мы недооценили степень решительности тоталитарного режима. Когда ваш этот… Господи, как его зовут… Александр Григорьевич вылез с автоматом в руках, стало понятно, что он пойдет уже до конца. Тут я ошибался.

— Со Светланой Тихановской хотели бы встретиться?

— Честно сказать, нет. Не потому, что я отношусь скептически. У нас сейчас в повестке дня совсем другие вопросы. Если довелось бы встретиться, я даже не знаю, о чем мы бы говорили. Я все-таки региональный руководитель, мэр, а она должна встречаться с первыми лицами. Это не мой уровень.

— С белорусскими добровольцами приходилось пересекаться?

— Нет, но они выходили на меня через моих друзей и просили присвоить название одной из улиц полку Калиновскому. Почему мы этого не сделали? Не потому, что мы не уважаем и не ценим вклад белорусских добровольцев, а потому что у нас в городе такая политика. Эта война до такой степени кровавая, что, если удовлетворять просьбы всех близких погибших, то у меня улиц не хватит. То количество мемориальных табличек, которые сейчас у нас на школах и подъездах, просто кошмар. Я понимаю, что если завтра в городе появится улица полка Калиновского, то послезавтра нужно сделать улицу 93-й бригады, 128-й бригады и всех остальных. У нас было исключение, мы назвали сквер именем нашего актера Алексея Хильского, и то была большая и очень серьезная дискуссия по этому поводу, потому что есть огромное количество погибших и для нас всех они герои.

Зима близко

— Как вы сейчас работаете?

— Мы не находимся все время в мэрии, потому что это потенциальная цель для российского агрессора, нас постоянно обстреливают. Подавляющее большинство работает дистанционно. Как я в шутку говорю, передвигаемся перебежками. Но работа не останавливается, есть чаты, Zoom.

— Сколько времени уходит на решение военных вопросов, а сколько на городские проблемы?

— Честно скажу, не люблю арифметические вопросы. Тут тяжело посчитать в процентном отношении. Большую часть времени мы тратим на военные вопросы. Хотя, что называть военными вопросами? Подготовка к отопительному сезону — это вопрос на стыке двух сфер. Как и укрепление критической инфраструктуры, и создание запасов, альтернативного водоснабжения. Это вопросы, которые тяжело расчленить, они связаны между собой неразрывно.

— Полтора года идет война. Как пострадал город? Сколько мирных жителей погибло?

— Мы не комментируем ни количество погибших, ни количество раненых, находящихся в больницах. Это закрытая информация.

Хочу обратить внимание вашей аудитории, куда они стреляют. Я не могу понять, чем они руководствуются. Нам разбомбили психиатрическую больницу. Что они там искали? Просто чудом повезло, что была пересменка и жертвы были минимальны. Еще нам разбомбили СТО, российская пропаганда потом писала, что там ремонтировали автомобили для полка «Азов». Но это чушь собачья. И таких примеров я могу привести очень много. Не говоря уже про знаменитый, в грустным смысле, 118-й дом, где погибло 46 человек. Недавно они засадили ракетой по элитному комплексу «Женева». Логику их понять невозможно. Это чистый террор и запугивание.

Что касается военных целей — это я обсуждать не буду, но обстрелы продолжаются каждую неделю. Но, хочу еще раз подчеркнуть, в подавляющем большинстве случаев они попадают по гражданским объектам. Большое количество домов в частном секторе разрушено — стояло здание, прилетела ракета, и оно испарилось вместе с семей. Это в чистом виде государственный терроризм.

— Что город ожидает зимой?

— У нас есть протоколы, которые мы уже обкатали в прошлом году. Мы понимаем, что количество ударов будет увеличено. Обстрелы будут продолжаться и по критической инфраструктуре, и по энергосистеме. Поэтому мы готовимся. Как? Тут без конкретики. Устанавливаем и запускаем генераторы, делаем альтернативные источники водоснабжения, запасы топлива. Все будет зависеть от усилий нашей противовоздушной обороны и ее возможностей противодействовать. Мы пережили прошлую зиму и делаем все возможное и невозможное для того, чтобы пережить эту.

— Как оцениваете работу пунктов несокрушимости в прошлом году?

— Это была хорошая задумка Офиса президента. Она сработала для краткосрочных блэкаутов. Но я понимаю, что в случае катастрофы миллионный город туда невозможно поместить. Но мы продолжаем их развивать дальше, потому что они в том числе имеют и серьезный морально-психологический эффект. Люди понимают, что власть о них заботится, они могут прийти, зарядить телефон, обогреться, получить горячие напитки. Но на случай длительного блэкаута мы отрабатываем и другие сценарии, в том числе с эвакуацией в глубь страны. Это комментировать я не буду.

Переселенцы и преступления во время войны

— Сколько сейчас живет людей в городе и сколько из них переселенцев?

— Посчитать очень тяжело, потому что постоянно происходит миграция. Во время первоначальных боевых действий очень много людей выехало, сейчас многие вернулись. Но мы не может четко посчитать — у нас нет контроля за передвижением. Часто бывают ситуации, когда люди приезжаю в Днепр с Донбасса, записывают ребенка в школу, учится он дистанционно, а семья потом уезжает, например, в Полтаву. Но при это ребенок закреплен за нашей школой.

По официальным данным, у нас сейчас порядка 180 тысяч переселенцев, включая те 30 тысяч, которые переехали в 2014—2015 годах. А сколько действительно находится — это никому не известно. Я думаю, что с учетом временно-перемещенных лиц в городе уже больше 1 млн жителей.

— Откуда переселенцы?

— Донбасс. Есть эвакуационные поезд Покровск — Львов, когда люди в него садятся, то 2/3 выходят в Днепре. Потому что никто не хочет ехать далеко, все хотят переждать ситуацию поближе к своему дому. Плюс здесь есть больше возможностей для работы. Еще ментальная разница в регионах. Людям с Донбасса в более русскоязычном Днепре чуть комфортнее, хотя это не принципиальный вопрос.

— Количество преступлений в Днепре увеличилось за время войны?

— И да, и нет. Тяжких стало значительно меньше. Народ мобилизован, правоохранительные органы работают, есть комендантский час, осмотр транспорта и прочее. У нас 10 лет не было пьяных драк в парках или распития в общественных местах, это были единичные случаи. Сейчас их количество увеличилось, как и мелких краж — мы последние 20 лет не помнили, чтобы снимали колеса с автомобиля или магнитолы воровали из салонов. Это связано с тем, что люди теряют работу и не могут найти средства для существования.

Коломойский и «дружба» с экс-министром обороны

— Как олигархи помогают городу?

— Олигархи олигархам рознь. Если говорить о них в чистом виде, то это богатые люди, которые влияют на политику и социальные процессы, в том числе на медиа. Украина сейчас прошла достаточно серьезный переломный момент. Фактически те, кто раньше были олигархами, сейчас сидят, как Игорь Коломойский, либо, как Ринат Ахметов (самый богатый человек Украины. — Прим. ред.), отказались от медийной составляющей в пользу государства. Поэтому в чистом виде олигархов сейчас в Украине особо не осталось.

Если мы говорим о крупных бизнесменах, то, действительно, мы с ними работаем. Эти люди помогают не только городу, но и стране. Например, Виктор Пинчук (зять президента Кучмы, 4-е место в топ-20 богатейших украинцев. — Прим. ред.) выделил приличную сумму на реабилитацию военных. Сделал ремонт в одной из городских больниц и закупил оборудование. Я уже не говорю о перечислении денег благотворительным фондам для приобретения разных армейских девайсов.

Такая же история с тем же самым Ахметовым. Заводы, которые ему принадлежат, делают макеты военной техники из пенопласта. А россияне на это тратят ракеты, понимаете? Очень многие богатые люди помогают. Во-первых, из-за гражданской позиции, а во-вторых, понимая, что война коснется каждого, сколько бы у тебя ни было денег на счету. Но есть отдельные исключения, такие как господин Коломойский.

— Коммуникация с ними идет через вас?

— У меня были еще довоенные отношения с крупными предпринимателями. Потому что я сам пришел из бизнеса. Я всех знал до этого. Тут дело не в состоянии их банковского счета, а в том, что любой большой предприниматель — это в первую очередь крупный работодатель, который платит налоги. Поэтому коммуникацию я веду с ними напрямую. Это нормально. Мы говорим про гуманитарные или социально-экономические вопросы.

— Вы почти год работали замом Игоря Коломойского, когда он был главой Днепропетровской области. У него всегда была такая специфическая манера общения?

— Да. Наверное, это одна из причин, почему он сейчас за решеткой. Хамское поведение с людьми, начиная от партнеров и заканчивая журналистами и обычными гражданами. У него такой лайфстайл.

Я его знал еще до того, как стал заместителем губернатора. Мы знакомы, наверное, 20 лет, и он всегда так разговаривал. Показательна была история, когда ему избирали меру пресечения в суде, к нему почти никто не пришел. Вокруг всегда было много людей, которые кормились с его руки, но когда он попал на скамью подсудимых, то их сдуло ветром, потому что ни с кем из них он не мог выстроить нормальные человеческие отношения. Когда ты таким тоном разговариваешь с людьми, то в конечном счете, что бы они от тебя ни получили, все равно будут в душе презирать и ненавидеть.

— При вас не было ситуаций, когда его кто-то пытался осадить и объяснить, что говорить так с людьми неправильно?

— Я не присутствовал при всех его разговорах. Периодически в интернете всплывали его беседы с разными людьми, в том числе с сильными мира сего. И Коломойский говорил, что это спецслужбы выкладывают, чтобы его скомпрометировать. А потом был опубликован разговор со мной, и я понял, что он сам это делает. Потому что был обрезан конец разговора, который закончился совсем по-другому. Я его прекрасно помню, тогда сепаратисты сбили самолет с нашими десантниками, мы всю ночь занимались этим вопросом, я лег в 5 утра, в 8 уже ехал на работу, а он мне звонил и катал истерики. В конце я ему сказал пару добрых и ласковых слов.

— У вас есть общее прошлое с экс-министром обороны Украины Алексеем Резниковым. Как бы вы охарактеризовали ваши отношения?

— Они были очень сложными. Я бывший корпоративный адвокат, как и Алексей Резников, и 15 лет назад мы с ним очень сильно конкурировали на рынке. Мы с ним судились. Когда-то мы выигрывали, когда-то он. Очень сильно профессионально конфликтовали, но в личном плане все было нормально. Потом жизнь развела, но у нас остались абсолютно теплые отношения.

Когда началось его общественное порицание на фоне эмоционального взрыва в обществе, то я выступил не то, чтобы в его защиту, но сказал, что выглядит это совсем нехорошо — с водой не нужно выплескивать ребенка. Он сделал колоссально много за полтора года войны. Яйца за 17 гривен, как бы ему ни приписывали, это дело очень дискуссионное. А представьте себе, что пройдет год и он докажет в суде, что не имеет никакого отношения к возможным коррупционным схемам. Мне просто интересно — извинятся перед ним или нет? Мы с ним продолжаем общаться, он как юрист высочайшей квалификации будет заниматься этим процессами, в том числе обвинениями в прессе.

Я как госчиновник иногда нахожусь в его шкуре. Вот недавно одни городские активисты рассказали, что я во время войны купил себе Porsche. Только его никто не видел. Потом я попросил публично продемонстрировать либо договор, либо талон на меня, моих родственников, моих знакомых, так эту информацию удалили. Я сейчас подал в суд.

Мы с Лешей не друзья, но очень хорошие знакомые, которые остались в нормальных отношениях. Он очень харизматичный, коммуникабельный и образованный человек, который умеет выстраивать процессы.

— Вы были замом главы Днепропетровской области еще в 2014-м, когда война только началась. Можете сравнить 2014 и 2023 годы?

— В 2014-м было сложно, они хотели распространить свою вонючую Новороссию на всю восточную Украину, в том числе на Днепропетровскую область. Мы не дали им этого сделать. Но сравнивать ту войну с нынешней невозможно. В 2014—2015 годах мы ее чувствовали здесь, в Днепре, потому что были непосредственно близко к линии фронта, а вся страна — нет. А сейчас, когда они достреливают ракетами до Львова, война пришла на всю территорию. Люди поняли, с кем мы имеем дело. Это две абсолютно разные реальности. Сейчас мы живем в условиях настоящей полномасштабной войны, которую со времен 1945 года Европа не видела.

Ценности и Иван Франко

— Вы этнический русский. Каково это сейчас — быть русским украинцем?

— Нормально. Это давняя дискуссия в украинской историографии — право крови против права земли. Я сторонник второго. Должна быть политическая нация — вне зависимости от того, кто ты: украинец, белорус, армянин, азербайджанец, еврей, крымский татарин — мы все политически украинцы. Вот и все. Что бы ни рассказывала русская пропаганда, нет здесь ни нацистов, ни фашистов. Мы все украинцы, вне зависимости от того, в какую церковь ходим или не ходим и какой национальности были при рождении. Мы воюем за ценности.

— Когда и как закончится война?

— Это неизвестно никому, кроме Господа Бога. Я оставлю прогнозы нашему военно-политическому руководству. Мы сейчас очень аккуратны в оценках. Наша задача просто делать все, чтобы война закончилась как можно быстрее и нашей победой.

— Как вы держитесь?

— Очень тяжело. Психологически к этому привыкнуть невозможно. Знаете фразу Виктора Франкла, который выжил в концлагере: «Первыми сломались те, кто верил, что скоро все закончится. Потом — те, кто не верил, что это когда-то закончится. Выжили те, кто сфокусировался на своих делах». Это соответствует нашим реалиям. Просто каждый день встаешь и идешь. Как сказал Иван Франко: «Лупайте сю скалу!»