31 марта прошлого года, отступая с Чернобыльской атомной станции, россияне вывезли с собой 168 бойцов Национальной гвардии. Их захватили в плен в первый день полномасштабного вторжения в Украину. Сначала нацгвардейцев держали на территории Беларуси, затем вывезли в РФ.
Через год Украине удалось вернуть 37 нацгвардейцев, остальные до сих пор находятся в плену. Вернувшиеся из плена бойцы рассказывают об ужасных условиях и пытках россиян.
Виктория (мы не указываем фамилию женщины по ее просьбе исходя из вопросов безопасности и эффективности переговоров об обмене пленными) — жена одного из пленных, вместе с родными его сослуживцев основала общественную организацию «Семьи пленных защитников Чернобыльской АЭС». Уже больше года они пытаются привлечь внимание к пленным и добиться их освобождения. О судьбе нацгвардейцев из ЧАЭС она рассказала «Ґратам».
1054 часа
Солдаты Национальной гвардии охраняют Чернобыльскую атомную станцию в таком же режиме, как работают ее сотрудники — сменами по 12 часов. Обычно они отправлялись на станцию из Славутича электричкой в 7.20 утра и возвращались ночью, а на станцию отправлялась новая смена.
Месячная норма нахождения рядом с источниками ионизирующего излучения, при соблюдении всех правил и мер радиационной безопасности, — 154 часа. В феврале — марте прошлого года наши ребята пробыли в зоне более 1000 часов.
В начале февраля прошлого года гарнизон ЧАЭС перевели на режим усиленного несения службы. Мой муж отправился на станцию 15 февраля и должен был вернуться 22 февраля, но кто-то из ребят заболел и ему сказали, что он должен остаться еще на семь дней. Ротация тогда произошла частично. На станции несли службу 178 военнослужащих Национальной гвардии. Отправляясь на ЧАЭС, муж сказал мне: «Смотри новости и собери тревожные чемоданы себе и ребенку».
24 февраля он позвонил в 5.30 утра и сказал: «Началась война. Бери ребенка и уезжай из города. У вас есть три часа, чтобы проехать Киев». Хорошо, что я слушала мужа, и рюкзаки были собраны. Я с ребенком села в машину и уехала. Через три часа мы добрались из Славутича в Киев, но выехать из столицы не смогли — попали в пробку на выезде из города в сторону Житомирской трассы.
В тот день муж раз в два-три часа писал мне сообщения. Спрашивал все ли хорошо и где мы сейчас находимся. У него была единственная просьба — срочно выехать за Киев. О том, что тогда происходило на станции, он не рассказывал. Ближе к вечеру муж написал: «Не знаю, когда выйду на связь. Напротив входа стоят российские танки, сюда идут люди в черном».
После этого он перестал выходить на связь. В 23.30 я наконец-то выехала из Киева. Помню, полицейские смотрели на меня и говорили: «Куда ты едешь, комендантский час?»
С мужем и его сослуживцами пять суток не было связи. Мы вообще не знали, что с ними. Сотрудникам смены станции я тоже не могла дозвониться. Потом мне позвонила по телефону жена одного из парней из взвода мужа. Она сказала, что он просил связаться со мной и передать, что они живы. Также муж спрашивал, что у нас происходит, потому что россияне говорили им, что уже захватили Киев.
Потом меня связали с мужем. Я тогда уже была на западе Украины, поэтому сначала звонила по телефону знакомой в Славутич. Она со стационарного телефона звонила на ЧАЭС. Параллельно я набирала родителей мужа, которые были за границей, чтобы они тоже хотя бы услышали его голос, убедились, что он жив. Знакомая прикладывала мобильный к трубке стационарного телефона, и так мы общались. Я сказала ему, что сделаю все, чтобы вернуть его и ребят. Он еще рассмеялся: «Я знаю, что ты достанешь любого».
Мы созванивались раз в день, но говорили 2−3 минуты, потому что у ребят был один телефон на всех. Этого было достаточно, чтобы спросить как дела и коротко рассказать, что у нас. Я спрашивала у мужа, как они себя чувствуют. Он говорил — физически здоровы, морально — тяжело.
Уже после освобождения Чернобыля и зоны отчуждения от сотрудников станции мы узнали, что россияне держали ребят на двух локациях — в подвале административно-бытового комплекса (АБК) ЧАЭС и на третьем этаже здания санпропускника. Мой муж был в подвале. Поначалу они продолжали нести службу — охраняли особо важные объекты, но без оружия.
Затем ребятам запретили выходить из административно-бытового корпуса, а по его помещениям можно было передвигаться только в сопровождении российских военных, которые брали ребят на прицел. Подходить к окнам тоже запрещалось. Так что ребята почти не видели солнечного света и не дышали свежим воздухом. Передвигались по АБК они только по определенному маршруту и в определенное время.
20 марта произошла ротация работников смены станции. Вместе с атомщиками в Славутич вернулись десять военнослужащих Нацгвардии — девять женщин и один онкобольной.
Мы до последнего надеялись, что россияне не заберут наших ребят с собой. Уже после деоккупации ЧАЭС Валерий Семенов, ведущий инженер службы физической защиты ЧАЭС, который присутствовал на переговорах с россиянами в день захвата станции, рассказал нам, что российский генерал пообещал не вывозить военнослужащих Национальной гвардии со станции. Однако впоследствии тот генерал уехал из ЧАЭС, а его преемник не сдержал это обещание.
31 марта я с утра говорила с мужем по телефону. Позвонила в 7.55 по поводу передачи. Мой коллега приехал в Славутич и привез кофе, чай, обычные и электронные сигареты. Готовилась еще одна ротация персонала станции, и я договорилась с коллегами, что они заберут этот пакет.
Муж попросил гражданскую одежду. Я передала ключи, знакомый должен был зайти в квартиру и взять одежду. Во время разговора я слышала, что на заднем плане началось какое-то движение, и муж сказал: «Все давай, нас созывают». Мы с ним договорились, что вечером созвонимся, чтобы еще раз пробежаться по списку передачи. Он сказал: «Попробуешь дозвониться», — и положил трубку. Через час мне позвонили и сказали, что ребят вывозят со станции.
Позже мы узнали, что ребятам даже не разрешили взять сменную одежду. Их вывели из административно-бытового корпуса со связанными руками и завязанными глазами и погрузили в автозаки, где вдобавок связали еще и ноги, и вывезли. После деоккупации станции ни телефона, ни документов мужа не нашли.
Мы тогда пытались поднять Нацгвардию. Спрашивали, что делать. Нас успокаивали и говорили, что их используют как живой щит, пока россияне будут отступать к границе, а в Комарине высадят, потому что они им не нужны. Но мы уже тогда понимали, что так просто не будет, что их не отдадут.
Год
Я вернулась в Славутич 6 апреля. С частью Нацгвардии, в которой служил мой муж, тогда связи не было. Оставшихся в Славутиче военнослужащих отправили в другое место, а все руководство было в плену. Отец одного из ребят работает в главном управлении Нацгвардии. Он помог организовать встречу семей пленных и началась работа.
Мы узнали, что ребят вывезли на территорию Беларуси и разместили неподалеку от Мозыря. Их содержали в помещениях заброшенной фермы, не приспособленных для нахождения людей.
Там негде было спать и сидеть, были только деревянные паллеты, на которых сидели по очереди, а вместо туалета — ведро в углу. В одном из помещений, площадью около 20 квадратных метров, находились 100 военнослужащих, стоявших вплотную друг к другу. Их по одному выводили на допросы под видеозапись, а данные заносили в ноутбук. Многие ребята на этой ферме заболели.
В мае военнослужащий ВСУ, освобожденный из плена, сообщил, что был в одной камере с командиром наших ребят. Он рассказал, что из Беларуси их вывезли на российскую территорию и что все ребята находятся в одном месте. Нам известно, где они содержатся, но из соображений их безопасности я не буду называть это место.
Окончательно о том, что все они находятся вместе, мы узнали 28 октября, когда из плена вернулись первые восемь наших ребят. Утром и вечером в колонии перекличка. Они знают фамилии и голоса друг друга, так что смогли пересчитать всех своих.
Вернувшиеся ребята рассказали, что вновь прибывшим военнопленным в местах содержания устраивают так называемую встречу — избивают до потери сознания. Их держат по десять человек в камерах 3×6 метров. В камере — стол, скамейка, умывальник в углу и огражденный туалет. Сесть за стол разрешается только во время еды, в остальное время нужно ходить по камере или стоять. В камерах очень холодно, температура внутри такая же, как на улице.
Кормят трижды в день, но так, чтобы пленные лишь бы не умерли от голода. Кормят гнилыми овощами и кашами, иногда дают полусырую вареную рыбу. Самое вкусное блюдо — сырой картофель, залитый кипятком. Еще дают кусок хлеба и немного чая.
Во время проверок камер пленных избивают. Бьют так, что некоторые ребята несколько недель не могут нормально ходить. Если обращаешься к врачу, тебя избивают еще больше.
Мы только однажды получали от ребят письма — в августе прошлого года. Вернувшиеся из плена рассказали, что эти письма они писали еще в апреле, когда их привезли в СИЗО. Писали они под диктовку, потому что у всех стандартный текст — «жив-здоров, все хорошо».
Мы писали в ответ, но по информации от обмененных, они эти письма не получили.
После деоккупации станции семьи защитников ЧАЭС объединились. Сначала мы действовали как объединение семей. Создали инициативную группу, начали писать коллективные письма и ездить в Киев во все ведомства — ГУР, СБУ, Координационный штаб, МВД, встречались с замминистра внутренних дел.
Далее мы вошли в состав общественной организации «Женщины из стали». Обращались в ООН и в Международный Комитет Красного Креста. Также мы обратились в посольство Турции. Просили, чтобы нам помогли и организовали встречу с президентом Турции Реджепом Эрдоганом.
Мы отмечали, что в соответствии с Дополнительным протоколом Женевских конвенций Пункт 1 статьи 56 Протокола I атомные электростанции не должны подвергаться нападению, даже в тех случаях, когда они являются военными объектами. Кроме того, россияне не имели права забирать ребят, потому что взяли их в плен не на поле боя, а на ядерном объекте, на который не имели права заходить.
30 июня мы получили ответ Международного Комитета Красного Креста. Нам сообщили, что страна-агрессор подтвердила, что удерживает защитников Чернобыльской АЭС в качестве военнопленных, а также сообщила, что состояние их здоровья удовлетворительное.
12 июля рабочая группа по насильственным или недобровольным исчезновениям по нашей просьбе направила в РФ запрос, чтобы она предоставила данные о судьбе и местонахождении наших ребят.
В октябре рабочая группа получила ответ: «Российская Федерация, изучив указанный выше запрос, подтверждает, что интересующие рабочую группу лица были задержаны в ходе проведения специальной военной операции в Украине. Состояние их здоровья удовлетворительное, условия содержания в Российской Федерации соответствуют установленным нормам. Нарушений законных прав фигурантов не обнаружено».
В октябре мы создали общественную организацию без статуса юридического лица, которую назвали «Семьи пленных защитников Чернобыльской АЭС».
Наконец, 28 октября из плена вернули восемь ребят. Всего за год состоялось четыре обмена, в которых были защитники Чернобыльской АЭС. 7 января вернули 11 офицеров. Крайний обмен был 10 апреля, тогда вернули двоих наших парней. Всего пока что домой вернулись 37 наших ребят. Остальные остаются в плену. К ним до сих пор не допускают представителей Международного Комитета Красного Креста.
По нашей информации, более 50 ребят испытывают серьезные проблемы со здоровьем. Каждый обмен я спрашиваю в управлении и Координационном штабе по вопросам обмена военнопленных о двух ребятах в тяжелом состоянии. У одного обостренный псориаз — поражено 85% тела, у второго — сахарный диабет, и он находится чуть ли не в коме. Мы не понимаем, почему россияне этих людей не отдают. Эти ребята были выделены красным, потому что у них критическая ситуация, но у россиян нет никакой логики.
Мы обращаем внимание, что в отношении защитников Чернобыльской АЭС россияне нарушают нормы Женевской конвенции. К ним не допускают представителей Международного Комитета Красного Креста, их подвергают пыткам, ограничивают в пище, средствах гигиены, содержат в ужасающих условиях, раненые не имеют должного лечения и ухода. Кроме того, пленных подвергают моральным издевательствам, рассказывают ложную информацию о ходе войны, о жизни и безопасности родных.
Мы просим учесть Раздел IV статьи № 110 Женевской конвенции «Прямая репатриация и госпитализация в нейтральные страны». Мы обращаем внимание всего цивилизованного мира на нарушение РФ всех законов и обычаев ведения войны, а также главы Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными».
Для нас наши мужчины, родители, братья — герои. Мы стараемся делать все, чтобы их не забыли и вернули.
Хочу передать мужу и его сослуживцам, чтобы они держались, а мы будем делать все, что можем для их возвращения на подконтрольную территорию, к их близким. Мы не остановимся, пока последний нацгвардеец с ЧАЭС не будет со своими родными!