Утро 24 февраля 2022 года стало для большинства украинцев началом самых больших потрясений в их жизни. Спасаясь от российского вторжения, миллионы людей в одночасье бросали свои дома, расставались с близкими и переживали то, что многие видели лишь в кино. Год спустя четыре женщины из Харькова, Запорожья и Мариуполя вспоминают, как война началась для них. Русская служба Би-би-си рассказывает эти истории.
Оксана. Харьков
«До 24 февраля я называла себя самой счастливой женщиной на свете. Иногда я сама себе завидовала».
У 33-летней Оксаны — Ксюши, как зовут ее близкие, — были любящая семья, успешный бизнес, частые путешествия, свое жилье, новая машина. В декабре 2021 года Оксана вышла замуж за любимого человека, а 23 февраля 2022-го получила ключи от своей квартиры в новостройке.
В тот день она много ездила по городу — выбирала материалы для ремонта, заказывала мебель. Вечером, паркуя автомобиль в гараже, Оксана заметила, что бензина осталось совсем немного. «Завтра заправлюсь», — промелькнула мысль.
Назавтра Оксана проснулась около пяти утра — в ее квартире на окраине Харькова дрожали стекла, под окном орали автомобильные сигнализации. В первую секунду она подумала, что это гром и молнии.
Оксана подошла к окну и неотрывно смотрела на полыхающую заправку. Звуки — взрывы, поняла она, — доносились из соседней воинской части. Кругом все горело. У Оксаны не было сомнений в том, что происходит.
Российская армия напала на город в первый же день войны, 24 февраля. На дорогах, ведущих из России в Харьков, шли бои тяжелой техники и артиллерии. Танки подошли к северо-западной окраине города. Украина отвечала противотанковыми комплексами.
Оксана разбудила мужа. Они быстро оделись, накинули пуховики. В маленький рюкзачок Ксюша положила паспорт, телефон и пауэрбанк. Выскочили на мороз. Вокруг в панике бегали люди.
К дому подъехали украинские танки и начали выстраиваться на улице. «Будет перестрелка, — подумала Оксана. — Сейчас начнут стрелять в нашу сторону, а танки будут отбиваться».
Вся семья жила на окраине города — как им казалось, самом опасном месте. Решили уехать к знакомым, у которых был частный дом с подвалом в центре города — там звуки взрывов были не так слышны. Уезжая, Оксана думала, что они посидят в подвале до вечера, пока не стихнет.
Больше свой дом она не видела.
На второй день муж Оксаны пошел в магазин — заканчивались продукты. Через полчаса он вернулся с буханкой хлеба и пачкой чипсов — все, что осталось в супермаркете. Мама сварила суп из остатков продуктов, буханку хлеба делили поровну.
Дни тянулись медленно. Каждое утро Оксана думала: «Сейчас еще немного посидим, а вечером домой поедем». Но вечером обстрелы продолжались.
На третий день российский снаряд попал в новостройку, где Оксана с мужем купили квартиру. В тот же день семья узнала, что уничтожен и дом родителей Ксюши.
«Самое страшное — это ночь. Ты лежишь, а над домом начинают летать беспилотники. Они летают так низко и так громко, что тебе кажется, что они сейчас снесут крышу дома. Ты лежишь в страхе, начинает трясти и колотить. Падаешь на пол, закрываешь голову руками и понимаешь: это просто инстинкт самосохранения, это не поможет».
Оксана мечтала нормально поспать, не вскакивая каждые полчаса, сходить в душ, поесть нормальной еды.
Через неделю сил спускаться в укрытие не осталось. Ксюша лежала на кровати и думала: будь что будет. Упадет ракета — так упадет. Сил прятаться больше нет. Столько усилий и трудов вложены в любимое дело. Работа семь дней в неделю, 24 часа в сутки. Все забрали в одночасье.
На следующий день снаряд попал в еще один дом Оксаны, где они с мужем жили до переезда. Квартира не уцелела.
В семье начались ссоры — без причины и повода. Люди впадали в истерику, срывались, становились агрессивными и злыми. Оксана так сильно поругалась с мужем, что в пылу оба начали кричать о разводе. Потом сели на диван: «Война, нам тяжело, давай не ругаться».
После двух недель в подвале решили уезжать из города. Под обстрелами и бомбежками Ксюша с мужем добрались до гаража. Машина была цела — но так и стояла почти без бензина.
На ближайшей заправке в очереди провели три часа — бензина не хватило. Еще три часа в очереди на следующей — и снова безуспешно.
На третьей заправке Оксана была последняя в очереди, но перед ней — всего шесть машин. Вышел сотрудник и объявил в громкоговоритель: «У нас осталось всего 150 литров». Опять не хватит.
В слезах Оксана выбежала из машины и стала умолять очередь: «Пожалуйста, давайте поделим! Хотя бы по 20 литров на машину, чтобы всем хватило!»
Оксане залили последние 20 литров — все, что осталось на заправке.
Из города выезжали под обстрелом. Вернее, первые 50 километров дороги на Днепр большую часть времени стояли на месте в бесконечной пробке из машин, стремившихся вырваться из Харькова.
До Днепра — всего 220 километров, около трех часов пути. Оксана с мужем ехали весь день. Вдоль дороги громыхало. Накануне выпал снег, машины буксовали, их заносило на гололеде, они сталкивались друг с другом.
До города оставалось совсем немного, когда из-под капота начал идти черный дым. Машина задребезжала. Посреди бесконечной пробки от отчаяния, понимая, что машина не дотянет, Ксюша пыталась обгонять машины по встречке, по ходу извиняясь перед соседями.
Доехать не успели — автомобиль встал. До ближайшей заправки его пришлось толкать — сгорел двигатель.
Оксана смотрела на автомобиль — ее первая машина, купленная на собственные деньги, кусочек прошлой счастливой жизни. Почти единственное, что ей удалось спасти от войны, теперь — груда металлолома.
Дрожащими руками Оксана набрала номер отца, оставшегося в Харькове, и просила его приехать. Потянулись часы ожидания на холодной опустевшей заправке.
Отец довез семью до Днепра. По городу ходили люди, покупали еду, на заправках водители пили кофе в стаканчиках. «А мы были дикие, как люди, сбежавшие с необитаемого острова».
На следующий день Оксана с отцом искали по всему городу эвакуатор — хотели вернуться за брошенной машиной и починить ее. Эвакуатор нашелся, но следующие две недели Оксана возила машину по всем мастерским в Днепре: из-за войны никто не брался за ремонт — запчастей не было.
15 марта Россия нанесла удары по аэропорту Днепра. Ракеты разрушили взлетно-посадочную полосу и повредили терминал.
На следующий день у Оксаны зазвонил телефон. Мастерская прямо рядом с поврежденным аэропортом пообещала починить машину — за четыре тысячи долларов они готовы были привезти подержанный двигатель из Одессы.
«Если не боитесь — пригоняйте», — сказали в мастерской.
«Я решила, что чем просто выкинуть ее как груду металлолома, лучше починить и продать ее за три копейки. Последние свои сбережения я вложила в машину». Автомобиль починили и продали.
Оксана вместе с мужем и родителями поселилась у знакомой на даче под Днепром. Это был маленький домик в глуши: с одной стороны — лес, с другой — речка. Ближайший магазин — в пяти километрах. В одном из домиков неподалеку можно купить домашние яйца и картошку. Там Оксана впервые переоделась в чистую одежду.
Там не стреляли.
«Это тоже давило на мозг. Сидишь, думаешь: все разрушено, вернуться некуда, что ждет впереди — непонятно. Была шикарная жизнь, и в один момент я превратилась в бомжа. Ни денег, ни жилья — ничего. Разница между успешной жизнью и вот этим всем — один день, 24 февраля. А жизнь проходит. Я поняла: обратно уже не вернешься, надо двигаться дальше».
В начале апреля из деревни под Днепром муж отвез Оксану в западную Украину, до границы с Румынией. Последовать за ней он не мог.
Оксана перешла границу одна. На той стороне подошла к первому попавшемуся волонтеру. Ее разместили в центре для беженцев, организованном при баптистской церкви. В комнате три на три стояли восемь коек, мужчины и женщины жили вместе. Но зато кормили три раза в день, выдали сменную одежду.
С начала войны знакомая Оксаны из Австралии звала ее к себе. В интернете Оксана нашла, что Австралия начала выдавать специальные визы для украинцев. Через несколько дней она уже добиралась до Австрии, а оттуда — до немецкого аэропорта, где села на рейс до Мельбурна.
На третий день в Мельбурне Оксана начала работать персональным ассистентом владельца строительной компании. Отдельное жилье она нашла через два месяца, там она живет до сих пор. Вместе с еще одной беженкой они организовали пятничные игры в «Мафию» для украинцев.
Ее семья решила остаться в Украине. Они продолжают жить в деревушке под Днепром, но родителей неумолимо тянет в родной Харьков. Они несколько раз туда приезжали, чтобы посмотреть на родной дом. Часть здания обгорела, лестничный пролет с первого по девятый этаж рухнул. Их квартира осталась одна висеть на пятом этаже. Они наняли кран и поднялись, чтобы забрать «Сикстинскую Мадонну» — картину во всю стену, вышитую руками матери. Они открыли дверь на лестничную клетку и заглянули в пустоту.
Оксана перестала общаться с родственниками из России. Они пишут ей, что «украинцы сами себя обстреливают», а «жизнь в подвалах — это выдумки». Родственница написала ей из Сочи: «Хватит выставлять фейки из интернета». Ксюша ответила: «Это мои фотографии».
«В какие-то моменты я думала: я их ненавижу, ненавижу, они испортили мне всю жизнь. Но потом знакомая сказала мне: чтобы себя не съесть изнутри, нужно всю ненависть и злость убрать из сердца. Если ты оставишь ненависть к этим оркам, ты будешь постоянно об этом думать, и это будет пожирать тебя. Жизнь так распорядилась. Мы через все пройдем. И сейчас я думаю: значит, все это было не просто так. Я стараюсь не держать ненависти к этому народу».
Анна. Запорожье
23 февраля 45-летняя Анна накрыла стол. В Украине это не праздник, но она хотела поздравить мужа «по старинке».
После ужина, уложив 12-летнюю дочь Еву спать, Анна лежала рядом с мужем и прокручивала список дел на завтра: дочку нужно отвести в школу, потом — репетиторы, еще дела по дому.
Около четырех часов утра Анна проснулась от крика мужа: «Аня, война началась!»
«Я очнулась от глубокого сна. Сидела и понимала, что ничего не понимаю. Включаю телевизор, а там — фильм ужасов. Конечно, были слухи. Но мы думали, что это невозможно. У нас в голове это не укладывалось, поэтому никто не верил. И тут — шок. Что делать? Куда бежать? По телевизору — бомбы летят, крики, смерти. Ужас».
Российские военные вторглись в Украину из России, Беларуси и аннексированного Крыма. Россияне обстреливали Киев, Чернигов, Мариуполь, Херсон, Харьков, Сумы и другие города и села.
В Запорожье было относительно тихо.
Частный дом Анны — на окраине, рядом с трассой Москва — Симферополь. В городе говорили, что из-за этого он станет чуть ли не первой мишенью.
Город начал готовиться к обороне. На дорогах появились противотанковые ежи, из мешков возводились оборонительные сооружения. Владельцы магазинов забивали окна фанерами, а по домам готовили коктейли Молотова.
Все планы отменились. Ева не пошла в школу. В доме все замерло, затихло. «Черное время. Ощущение траура, — описывает Анна. — Помню, каждое 9 мая бабушка смотрела военные фильмы и плакала весь день. Я тогда не до конца понимала…»
Вместо фильмов семья смотрела телевизор. Российские войска захватили обстреливали Мариуполь и Херсон, подошли к Чернигову. Бои шли в пригородах Киева.
Анна вышла из дома за продуктами. На местном рынке она смотрела, как люди сметают крупы и каши, и думала: «Кому теперь нужна каша, если сверху падает бомба?»
Больше из дома она старалась не выходить.
По телевизору напоминали о тревожных чемоданчиках. Анна собрала документы, деньги и вещи первой необходимости.
Телевизор рассказывал о светомаскировке, чтобы не давать ориентиров для авиации. Анна закрывала окна на первом этаже ролетами и включала лампу. В феврале темнело рано.
Звучал сигнал тревоги, и семья бежала в соседний подвал. Анна смотрела на детей, свернувшихся калачиком, — кто на матрасах, кто прямо на полу, на свою дочь Еву. Молчали. Пили успокоительное.
«Ань, я буду уезжать, — звонила подруга из Киева. — Тут все в дыму, сирены воют. Поехали со мной?»
«Нет, куда я поеду. Через неделю-две они к какому-то общему знаменателю придут и все успокоится».
К началу марта стало понятно: не успокоится. На семейном совете решили, что Аня с Евой уедут за границу, поживут недельку-другую у знакомой в Бельгии.
На следующее утро выехали на железнодорожный вокзал. Анна смотрела на перегороженный въезд в ее поселок, на самодельные оборонительные сооружения из гор песка, на заколоченные окна — и плакала. Ева — нет.
С собой у них был крохотный чемодан. Внутри — зубные щетки, по паре джинс, футболок и кроссовок, пакетик шампуня.
На перроне — толпа людей. Будет ли поезд? Если будет, то когда? Куда он их довезет? Влезут ли они в вагон?
Люди ругались: кто-то притащил на платформу большой набитый чемодан. «Вместо этого сундука в поезде могут стоять еще четыре человека!» — говорили в толпе.
Услышав звук приближающегося поезда, люди оживились. Подошла электричка — на счастье пока пустая.
Люди начали набиваться внутрь. Провожающие мужчины силой заталкивали в вагон своих жен, детей и матерей, лишь бы им хватило места.
Внутри правила мирной жизни («уступи место старшему или ребенку») не действовали. Маленькие дети лежали на полу, подогнув под себя ноги. Тут же вжимались в стену старики. Взрослые стояли.
Чтобы попасть в туалет, нужно было ждать часа два. Анна отводила туда Еву и тут же снова занимала очередь.
За окном быстро стемнело. Замелькали деревья. Понять, где едет поезд, было невозможно, — все указатели населенных пунктов были закрыты тканью или заколочены. Пытались загрузить карты на телефоне, но пассажирам велели выключить и телефоны — эвакуационный поезд должен был стать невидимкой.
Далеко ли до Львова? «Часов восемь», — отвечала проводница.
Спустя три часа: «Сколько еще осталось?» — «Семь часов».
В соседнем вагоне у женщины начались схватки.
Спустя 40 часов электричка прибыла во Львов. На вокзале встречали волонтеры. Аню и Еву отвезли в бывший интернат, ставший пунктом приема беженцев. Дали по матрасу, накормили, разрешили сходить в душ.
На следующее утро Анна взяла такси до границы.
«Польша встретила нас в такой беде как самый родной человек, как мама. Они организовали лагеря, кормили нас, поили, дали бесплатные комнаты в отелях, помогли с транспортом».
Из Польши Анна добралась до Бельгии, где ее согласилась приютить знакомая Ольга.
Ольга тоже родом из Запорожья, но давно живет в Антверпене, замужем за местным. Анна говорит, что заранее знала, что Ольга — «путинская», но не планировала оставаться в ее доме надолго.
Муж Ольги поддерживал Анну — через гугл-переводчик. Ольга политики не касалась.
Но через неделю за ужином начался спор.
«Она начинает: «А где ты была восемь лет?» Тетя Оля, вы прекрасно знаете, мне всех людей жалко, но не сравнивайте эти две ситуации. Сейчас идет масштабная война. Показывала ей фотографии. Она снова: «Ты сама это видела? Твой дом разбомбили? Ты лично такое видела? Это все постановка'».
Маленькая Ева ушла в свою комнату, Анна последовала за ней, закрыв за собой дверь.
«Не тут-то было. Ольга открывает дверь и говорит: '*** [валите] из моего дома. Я вас видеть и знать не хочу. Где вы были восемь лет? Если вам было насрать на тех людей, которых бомбили восемь лет, выметайтесь'».
Был вечер, около восьми. Больше в Европе Анна никого не знала. Они с Евой положили немногочисленные вещи в чемодан и отправились на выход.
Ольга, спохватившись, не хотела отпускать гостей. Чтобы они не ушли на улицу, она забрала у Анны куртку. Анна решила, что обойдется без куртки.
Вместе с Евой они дошли до остановки. Карты у них не было, интернет — еле-еле, языка обе не знали. Решили поехать на вокзал — там было кафе с бесплатным интернетом. Анна думала, что пора возвращаться домой: «Лучше под пулями сидеть, чем скитаться».
С телефона она написала сообщение в местной группе помощи украинцам. Тут же ответил какой-то мужчина, предложил приехать за ними. Анне было страшно откликаться на это предложение. Наступила полночь.
В тишине пустого кафе раздался голос: «Аня, это вы? Я уже ложилась спать, но прочитала ваш пост, взяла такси и приехала за вами, чтобы вы не ночевали на вокзале». Незнакомая девушка отвезла Аню и Еву к себе домой.
Утром — снова фейсбук, чаты волонтеров, группы помощи. Временно — на две недели — приютить мать с дочерью согласилась россиянка Зоя. За это время волонтеры пообещали подобрать постоянный дом.
Они нашли семейную пару — обоим лет за 60, живут в частном доме, готовы взять женщину с ребенком старше 10 лет. Аня получила фотографии семьи. Увидев на фото двух собак, Ева начала упрашивать маму принять предложение — она скучала по собственной собаке, оставшейся в Запорожье.
В новом доме им выделили цокольный этаж. Обычно хозяева играли там в бильярд, занимались спортом на тренажерах и смотрели телевизор. К приезду Анны они поставили кровать. Окон в помещении не было.
Хозяева дома все время повторяли: «Ноу стресс, ноу стресс». Общаться им было сложно — Анна старалась на все отвечать: «Данке, вери гут».
Спустя несколько дней, хозяин дома сделал Анне замечание: она «использует очень много мыла» и недостаточно тщательно вытирает сток после душа.
Неделю спустя после ужина мужчина спросил ее: «Как вы себя чувствуете?» — «Данке, вери гут». Мужчина написал в гугл-транслейте: «А мы себя в своем доме чувствуем плохо. Знаете, между нами не произошло щелчка».
«Я вас услышала, — вздохнула Анна. — Мне надо искать жилье. Мы можем переночевать?» Хозяева согласились.
Весь вечер Аня провела в чате с волонтером. Сошлись на том, что Аня и Ева приедут в Брюссель — там что-то найдется.
Наутро Анна поднялась на кухню. Она заметила, что все купленные ей продукты уже сложены в пакет. Из ванны исчезли их полотенца. Их куртки лежат на стуле у двери. «Вы в курсе, что вы сегодня уезжаете?» — спросила хозяйка.
«Вас на вокзал отвезти?» — поинтересовался ее муж. «Нет, — перебила его жена. — До остановки».
Снова — неизвестность. Снова — временное жилье. В Брюсселе их встретила «простая хорошая семья, без заморочек и щелчков». Они дали Анне и Еве свободу и пространство, но не могли дать времени, так как вскоре должны были уезжать сами.
«Я опять пишу волонтерке. Я все понимаю: она не соцработник, она обычный человек, у нее своего жилья-то нет. Но я так устала мотаться по вокзалам и временным квартирам. У меня нет сил. У меня было чувство, что нас кидают, как чемоданы. Мы же не игрушки…»
Одна бельгийская семья согласилась предоставить Ане и Еве жилье — очень маленькую комнатку, зато свою. В ней помещаются только две кровати и стол, за которым Ева делает уроки и обедает. Нет даже шкафа, зато есть маленькая кухня. Большая часть вещей по-прежнему хранится в чемодане.
Бельгийцы согласились, чтобы полгода Анна с дочерью жили бесплатно. Когда шесть месяцев истекли, Анна начала платить за жилье.
Последние месяцы Анна учит французский, а Ева ходит в местную школу.
Сейчас Аня плачет реже, чем в первые месяцы войны. Ева, по словам матери, перестала обращать внимание на ее слезы — девочка скучает по дому и любимой собаке.
«Я ей говорю: это лучше, чем нас там всех вместе убьют. Или останемся инвалидами, без рук и ног. Здесь, конечно, скитаешься, угол ищешь… но все равно. Мы и до этого были сильными, а стали еще сильнее. И здесь можно найти выход. А в Украине сейчас прилетит бомба — и все».
С мужем Сашей Аня созванивается каждый день. Во время одного из разговоров в феврале Саша рассказал, что за день насчитал 17 прилетов.
Наталья*, Мариуполь
В феврале Евгению*, кадровому военнослужащему украинской армии, стало плохо. Мужчину забрали на экстренную операцию в Днепр, а его 52-летняя жена Наталья осталась одна в Мариуполе.
Дети Натальи и Евгения — двое сыновей — давно выросли и жили в других городах. Младшему исполнялось 25 лет, 23 февраля он приехал навестить мать в Мариуполе и сделать себе новый паспорт. «Бог послал, наверное», — говорит Наталья.
На следующий день около четырех утра Наталью разбудил звонок брата. «Наташ, война началась», — сказал он в трубку.
Шока не было. Наталья, многие годы жившая в Луганске, знала, что делать. Она пошла к ближайшему банкомату и сняла наличку — денег скоро не будет. Потом поехала на работу.
«Я работаю в школе. Я не могла не поехать, туда же могут прийти дети. Команда «не приезжать» застала меня около семи утра уже на работе. Всем велели вернуться домой».
Россия обстреливала Мариуполь с первого дня войны, 24 февраля, но по воспоминаниям Натальи, в центре, где она жила, сперва было довольно тихо.
Она не верила, что надо собирать вещи и куда-то бежать. Вечером из реанимации позвонил Евгений: «Если будут вас забирать — уезжайте». Сын подошел к матери: «Мам, мы один дом уже бросили. Второй бросать я не хочу».
Из города ходили эвакуационные поезда, но, как позднее рассказывали городские чиновники, составы шли полупустыми.
«Мы говорили людям о возможности покинуть город, но мало кто захотел воспользоваться ею. Давайте будем честными — не только я, большинство мариупольцев думали так же, война будет как в 2014-м. Постреляют-постреляют и договорятся. И все успокоится, и зачем в таком случае уезжать. А когда поняли, что это совсем другая война, — было поздно. Враг запер кольцо», — говорил позднее мэр города Вадим Бойченко.
На второй день войны начались перебои со светом. Пропало отопление. 28 февраля Мариуполь остался без света — фактически на следующие девять месяцев. В начале марта российская армия взяла город в блокаду. Украина несколько раз пыталась договориться о зеленом коридоре для эвакуации жителей, но безрезультатно.
Во дворы жилых домов начали прилетать снаряды. «По глупости своей мы их не очень боялись. Наверно, не верили, что они убивают. Если куда-то прилетало — шли потом смотреть. И думали: о боже, вот тут одна машина пострадала, а вот тут окно выбило».
Окна дома, в котором жила Наталья, были еще целы, поэтому тепло сохранялось. Внутри — около 16 градусов. Но с каждым днем температура падала на градус-полтора, а уцелевших окон становилось все меньше.
Наталья впервые испугалась, когда в середине марта вышла на балкон своего восьмого этажа, чтобы поймать одну палочку связи. С балкона она впервые увидела танк с буквой Z.
«Жень, — спросила она по телефону мужа. — Буква Z — это же не вы?»
Это было 16 марта — день, когда бомбы уничтожили мариупольский театр, в котором от обстрелов укрывались сотни жителей. День, когда связь с внешним миром пропала.
Вместе с сыном Наталья перебралась в тамбур — помещение без окон, с одной стороны — шахта лифта. На пол постелили пенки, одеяла.
Обстреливали все сильнее — осколки прилетали в окно квартиры. Однажды утром, зайдя в гостиную, Наталья увидела дыру в стене — на том самом месте, где она обычно смотрела телевизор.
9 марта танк с буквой Z выстрелил прямо по дому Натальи. Они с сыном упали на пол. Выжили.
Наталья выбежала на улицу — проверить, где горит. Полыхало в соседнем подъезде. Наталья крикнула в подвал: «Ребята, ваш подъезд горит, пойдемте!» Одна женщина подняла голову: «Боже. Это моя квартира. У меня там мама и кот».
Попадание было прямое. Квартира выгорела дотла.
Соседи пытались сбить пламя, чтобы оно не перекинулось на другие квартиры, но огонь шел вверх. Пришлось выбить двери в нескольких брошенных квартирах, чтобы его остановить. Дежурили всю ночь.
«Мы уже знали, что панельный дом горит три дня. Нас окружали такие дома. Они горели медленно, а менявшийся ветер поддерживал огонь. Мы три дня смотрели на черный дым от соседского дома. Даже закат был черный».
Квартира Натальи пострадала. Оставаться там было нельзя, и ее приютила соседка с пятого этажа.
Из дома старались не выходить — только чтобы согреть чайник на импровизированной плите в паре метров от подъезда. Пока чайник поднимали наверх и разливали горячую воду — она уже была холодная. Вода заканчивалась. Иногда устраивали вылазки в местные полуразрушенные магазины.
В доме стало очень холодно — температура держалась около нуля, а ночью опускалась до -4. Старики отказывались есть, даже когда еда была, и умирали в подвале. Наталья помнит первую умершую старушку. Выносить тело на улицу было страшно — повсюду стреляют. Вместе с соседями они все-таки вынесли ее на землю, немного прикопали и побежали обратно.
Тел становилось все больше. Обгоревшие тела пытались отнести подальше от дома, складывали вдоль дороги.
«Я не думала о смерти. Старалась что-то делать. Надо мной смеялись, но я любила каждый день убирать подъезд. Холодно, чай попили, а делать-то нечего. Я шла подметать. Каждый день — то стекла на полу, то рама вылетела, то штукатурка посыпалась. Подмел — два часа времени убил».
Во время обстрелов частично выгоревший дом шатался. По ощущениям — как будто держишься за веревочную лестницу на сильном ветру. Когда начались дожди, выяснилось, что во время одного из обстрелов снаряд пробил крышу, разрушив последний, девятый этаж. Выжившие забрались наверх и увидели, что никакого девятого этажа больше нет. Перекрытия валялись на кровати. А сверху — дыра в небо.
К середине мая Мариуполь перешел под контроль России. На каждом шагу организовали проверки документов, но хотя бы снова можно было выходить на улицу. Всем, кроме сына Натальи, — мать боялась, что его заберут.
Наталья ходила через разрушенный город за восемь километров за водой — привозили цистерны из Донецка.
На выезде из города поставили фильтрационные посты. Наталья хотела уехать, но первое время боялась за сына. Решили сначала пройти фильтрацию и получить необходимые «документы».
«Были фильтрационные центры, где людей раздевают, унижают, проверяют по полной программе. А были пункты под Донецком, которые лояльно относились к беженцам. За тысячу рублей водитель довез нас туда. Там без лишних вопросов мы получили фильтрационные документы».
Выезд из города был один — автобусы МЧС России вывозили людей в Россию. Летом Наталья с сыном сели на автобус. Из ДНР выехали благополучно, показав документы и «фильтрационную» бумажку. В ответ услышали: «Валите — и до свидания».
На границе с Россией автобус стоял долго.
Сын Татьяны протянул свой просроченный украинский паспорт — новый документ он получить так и не успел.
«Тут же прибежали какие-то люди, нарычали на сына».
Говорят: у вас просроченный паспорт. «Как бы я мог сделать новый паспорт? У меня день рождения 25 февраля».
Есть ли другие документы, действительные?
Молодой человек протянул загранпаспорт. Потянулись минуты ожидания. Пограничники о чем-то совещались, что-то чиркали в своих бумажках, но все-таки переделали разрешение на въезд.
Всем мужчинам велели выйти из автобуса и отправили на беседу с сотрудниками ФСБ. Женщины ждали несколько часов.
Фсбшники интересовались, что мужчины делали в Мариуполе все это время, что они видели. Требовали разблокировать телефоны, тщательно изучали. «Все очень боялись этой процедуры. Никогда не знаешь, где можно обжечься, особенно если в телефоне были рьяные приверженцы Украины. Поэтому перед выездом все телефоны почистили».
Через границу их с сыном пропустили.
После границы водители эвакуационных автобусов развернули свой бизнес. Желающие могли продолжить путь в лагерь в Таганроге, но за отдельную плату второй автобус был готов довезти их до Ростова. Денег у Натальи было немного, но все оставшиеся она отдала за автобус до Ростова — там у нее родственники.
В России они с сыном пробыли десять дней. Наталья ходила по Ростову и видела: люди живут, как жили, спокойно ходят на работу, смотрят свой телевизор. Поначалу Наталья ничего не чувствовала, а теперь, говорит, ей больно.
Благодаря волонтерам она уехала из России и сейчас живет во Франции. С собой из Мариуполя она взяла несколько осколков — «железки, которые могли нас убить».
Наталья больше всего благодарна своим соседям, которые не сказали российским военным о том, что ее муж — военнослужащий.
— А где он сейчас?
— Муж живет в лесах Украины. Он продолжает заниматься тем, чем он занимался всю свою жизнь.
Диана, Харьков
Утром 24 февраля мэр Харькова обратился к жителям города с просьбой не выходить из дома. Но ждать прихода войны, сидя в квартире, не под силу. Стены дрожали от далеких взрывов.
Во все еще работавшие магазины выстроились огромные очереди. Скупали консервы, воду, сигареты. В аптеку стояли больше часа.
32-летняя Диана с мужем и двумя детьми — девочкой девяти лет и четырехмесячным сыном — жили в пятиэтажке в центре Харькова. Оставаться дома было небезопасно.
Убежищ в центре немного. Ближайшее — в семи минутах езды от дома Дианы, в здании юридической академии. Довольно теплый подвал, в котором когда-то был тир. Первую ночь семья провела там в одиночестве. Уже на второй день в подвале ночевали десятки человек — добрались студенты академии и местные жители.
Вдоль стены тянулась лавка. На ней на животе уснула старшая дочка Дианы — во флисовых штанах, розовых носках и с зажатым в руке телефоном. На стене над ее головой висели многочисленные изображения мужчин с оружием — то, что осталось от тира.
Четырехмесячный малыш в подгузнике ползал по пледу, который Диана забрала из дома.
Рядом незнакомые люди растянулись на тренировочных ковриках и пенках. Некоторые притащили подушки и даже матрасы.
Сидя в подвале, Диана переговаривалась с мужем: не пора ли уезжать? Но пробки сумасшедшие. И очень страшно. Что ждет по дороге? Непонятно. Ехать казалось страшнее, чем укрываться в убежище.
В тот же день их друзья лишились дома — прилетел снаряд. Диана поняла, что пора.
Семья вернулась домой, собрала самое необходимое и уехала за город, в деревню. По дороге Диана видела брошенные автомобили, часто — пострадавшие от аварий на гололеде. Навстречу ей ехала украинская военная техника. Было не по себе.
В деревне, где у пожилых родственников Дианы был свой домик, было спокойно, а в холодильнике была еда. Но семья с ужасом понимала, что война не заканчивается.
1 марта российские войска ударили по площади Свободы в центре Харькова. Одна из ракет попала в здание областной администрации.
«Мне кажется, что большинство харьковчан именно в тот момент решило, что надо уезжать на запад». Диана — тоже. Решиться на длинную дорогу, да еще и с грудным ребенком на руках, было тяжело.
Семья собрала кое-какие продукты — оставшиеся блины, бутерброды и воду. Хотя начался март, погода стояла зимняя. По обочинам дороги лежал снег, на лобовом стекле изморозь нарисовала узоры.
Харьковчане массово покидали свой город, и на дорогах были глухие пробки. Муж Дианы ехал на своей машине, взяв с собой дочку, родных и друзей. Диана — на своей, за рулем, с тещей и друзьями. На руках она держала грудного малыша.
Первое время стояли. Иногда кто-то выскакивал из вереницы и пытался объехать машины по встречке или по обочине. «Тогда некоторые люди выходили с битами. Стычки были конкретные. Для всех — равные условия».
Каждый двадцать километров — блокпост. На одном Диана вдруг поняла, что не взяла из дома ни права, ни техпаспорт на машину. Но этими документами никто не интересовался — украинского паспорта было достаточно.
Еда быстро заканчивалась. Купить новую было нельзя — даже на еще открытых заправках по дороге никакой еды уже не было.
Чтобы найти места для ночевки, Диана писала в инстаграм — и люди тут же откликались и соглашались приютить всю компанию.
Вечером на второй день пути на очередном блокпосту велели выключить фары у машин. Эту информацию передавали по цепочке — от одной машины к другой. Ждали обстрел. Что впереди, что позади — вереница автомобилей. Справа и слева — бесконечные поля, голое пространство, темнота. «Сидишь с детьми в этой машине и ждешь». Повезло.
Чтобы проехать сто километров пути, приходилось тащиться по семь часов. Диана кормила грудью за рулем.
Чем дальше на запад, тем резвее двигалась колонна.
«Когда едешь, а не стоишь в очереди, надо двигаться быстро, тормозить нельзя. Поэтому ребенка приходилось кормить на ходу. Мы мало спали. Мало ели. Было страшно. Не дай бог что-нибудь прилетит».
Спустя трое суток семья добралась до Тернополя.
«Мы думали, что пересидим тут пару недель, все наладится. Но все не налаживалось».
В Тернополе Диана начала понимать, что что-то не так, — думала, может, дело в стрессе. В аптеке купила тест на беременность. Две полоски — шок.
«Страшно. Война же, а тут третий ребенок? Но я смотрела по сторонам и видела, сколько детей сейчас гибнет на этой войне. И у меня не было морального права поступить иначе. Я подумала: ничего страшного, вырастим».
В Тернополе было спокойно. Иногда случалась тревога, и нужно было уходить в укрытие. Первое время по вечерам действовала светомаскировка — после 21 часа свет не разрешался. Но продуктовые магазины работали, в какой-то момент даже разрешили покупать алкоголь, снова открылись кафе. Муж Дианы продолжал работать, а она сама с детьми на два месяца уехала в Англию, где живет родная тетя.
«Для нас это всегда был второй дом. И других вариантов того, куда уезжать, у нас не было. Но очень тяжело оставлять родной дом. Я думаю о тех людях, которые и хотели бы почувствовать себя в безопасности, но продолжают оставаться в своих городах под обстрелами. Почему они там? Потому что надо на что-то жить. Зарплаты в стране у нас невысокие, а надо за квартиру заплатить, еду купить. Конечно, есть гуманитарные центры, которые могут помочь с едой, но на консервах вечно жить не будешь. Из-за войны многие остались без работы, и людям очень тяжело».
Переведя дух в Лондоне, Диана в августе вернулась к мужу в Тернополь.
Она вспоминает, как в первые дни войны чувствовала злость, даже ненависть, и отчаяние. Но чем дольше шли бои, тем сильнее накрывала усталость.
«Я всегда жила какими-то целями, мечтами. А сейчас живешь маленькими временными промежутками. Сил мало. И моральных, и физических. Хочется, чтобы поскорее все закончилось. И начать жить… с нуля».
В начале декабря в Тернополе Диана родила девочку. Ее назвали Майя.
Редактор: Полина Романова
Оформление: Яна Соболева
* Имя героини и ее мужа изменено по их просьбе