В 2008 году журналистка Ольга Романова создала фонд «Русь Сидящая», который помогает заключенным и их семьям. В 2017-м из-за потенциального уголовного преследования переехала в Германию. С началом войны задач у Ольги стало больше: ее организация теперь помогает и украинцам, которых насильно вывезли в Россию. Мы поговорили с журналисткой и активисткой о том, как в российских тюрьмах вербуют заключенных на войну, об их мотивации, реакции родственников, Окрестина и бунтах в белорусских колониях.
«Деньги для них стоят на последнем месте»
— Как в российских колониях заключенных вербуют на войну?
— Я хочу сразу сказать, что нет никаких законодательных прав на это. В России запрещено наемничество и деятельность частных военных компаний. Но мало ли чего запрещено?! Все началось 29 июня этого года (возможно, вербовка проходила еще раньше, владелец ЧВК Вагнера Евгений Пригожин рассказал, что первые заключенные с ними воевали уже 1 июня. — Прим. ред.). Тогда вертолет, на борту которого было написано «частная военная компания Вагнера», приземлился в колонии в Ленинградской области. Сейчас понятно, что все сотрудники ФСИН, ФСБ, полиции, прокуратуры и судов Российской Федерации подчиняются частной военной компании и никак не препятствуют ее деятельности.
Люди из этой компании приземляются на зоне и из вертолета выходит Пригожин в сопровождении вагнеровцев. На плацу выстраивают личный состав и им рассказывают про фашистов в Украине, как хорошо быть в дружной мужской частной компании Вагнер и как Пригожин пообещал Путину выиграть войну с этими замечательными парнями. Он говорит на их языке, он человек сидевший, он ощущает себя в своей стихии, понимает и использует их лексику.
Он обещает очень много вещей, прежде всего — помилование. Я замечу, что помилование — прерогатива исключительно президента РФ. Этот механизм очень сложный. Он начинается с того, что документы на потенциального соискателя помилования, с согласованием с его жертвами и потерпевшими, поступают в региональную комиссию и дальше проходят очень сложный путь. Пригожин обещает помилование после полугода участия в боевых действиях.
Из разряда пряников еще есть зарплата порядка 4000 евро, которые получают на руки родственники, а в случае смерти — около 80 000 евро. Кнуты такие: Пригожин обещает расстрел и внесудебные казни за попытку сдачи в плен, за дезертирство, за употребление наркотиков, алкоголя, за сексуальные связи и мародерство.
После того как находят желающих, а обычно это треть от численного состава (примерно 330−500 человек), их отправляют на собеседование. Для особых случаев они таскают с собой полиграф. Его проходят те, в ком сомневаются — у людей не должно быть украинской или антивоенной позиции. Предпочтения отдают тем, кто осужден за убийство, тяжкие телесные повреждения, разбой и все, что связано с оружием. Уже завербованных, отправляют в карантин, где они могут находиться от нескольких дней до нескольких недель.
Дальше им не разрешают брать с собой ничего, только две пачки сигарет, одни трусы и носки. Говорят, что им выдадут все там. Потом их отвозят на автобусах, автозаках и самолетах в Ростовскую область. Недавно начали возить еще в Курскую и Воронежскую. Там они проходят очень короткую подготовку — от 10 дней до двух недель. Их переодевают в форму и дальше отправляют уже на фронт.
Еще надо сказать, что никто не знает, сколько заключенных вагнеровцы заберут из зоны по приезде, поэтому иногда за деньги выпускают людей. Это никак и никем не контролируется.
— То есть человека отпускают на свободу?
— Например, они забирают 352 человека, а что мешает сказать начальнику зоны, что забрали 357?! И пятерых отпустить за деньги (подтверждения этой информации у нас нет. — Прим. ред.). Совсем недавно были опубликованы новые данные по вооруженной преступности в России. В Курской области прирост на 675%, в Белгородской области и Москве на 200%.
— Есть те, кого не берут в ЧВК?
— Первое время не брали низшую тюремную касту — осужденных по статьям за педофилию и изнасилование и тех, кого называют «опущенными» и «петухами». Но сейчас их берут, просто формируют отдельные отряды. Берут и тех, кому за 50 лет. Тут важна хорошая физическая подготовка.
— Какая мотивация у зэков соглашаться?
— Деньги всегда на последнем месте. Идеологические вещи тоже не на первом, очень мало среди них зомбированных. Главное — вырваться из матрицы. Любое другое место представляется лучше, чем российская тюрьма. Это смена картинки и попытка вырваться из порочного круга. Многие люди, которые когда-то были в российской тюрьме, потом возвращаются туда вновь. Уйти на войну — это способ начать жизнь сначала.
— У вас есть информация, сколько примерно заключенных уже завербовали?
— Это где-то 35 000 на сегодняшний день (только за сентябрь и октябрь число заключенных в мужских колониях России сократилось на 23 000 человек. — Прим. ред.).
— Что родные заключенных пишут и говорят вам про вербовку?
— Я бы разделила их на две части. И они, пожалуй, неравные. Родственники в основном за то, чтобы их отцы, сыновья, братья, мужья шли на войну. Во-первых, это деньги, и именно родственники их получают. Во-вторых, снятие судимости, все-таки важно начать жизнь с чистого листа. Родственники в основном заражены пропагандой и очень много мыслей типа: «Умрешь, как человек, а не как собака сдохнешь под забором у себя на зоне». И последнее время я бы отметила взрывной рост популярности Пригожина среди семей заключенных. Он рассматривается ими как свой, как нормальный мужик.
Другая часть по разным причинам не хочет вербовки. Прежде всего это нежелание смерти, но есть и идеологические причины — люди против войны. Таких меньшинство, и они стараются об этом не заявлять. Скажу, что при деятельном участии родных заключенного можно отбить на этапе вербовки. Таких случаев уже десятки. Можно досидеть срок спокойно и не идти на войну. Если честно, то мы видим полное непротивление.
— Как ведут себя начальники колоний и тюрем, когда к ним приезжают на вербовку?
— По-разному, но в любом случае они чувствуют себя униженными. Начальники понимают, что в случае чего они будут крайними. Они же отвечают за сохранность заключенных, а их нет. Они убиты? Где они? Что начальникам говорить? Были случаи, когда они ходили по зонам и тихо отговаривали заключенных от вербовки. Есть те, кто пытается воспользоваться недовольством родственников и оставить людей в колонии.
— Самая страшная история, о котором вы знаете в связи с вербовкой заключенных для войны в Украине?
— Я не знаю продолжения истории, только начало — из Саратовской области был завербован сидящий каннибал. И, конечно, самый страшный случай, который мы все знаем — внесудебная казнь с кувалдой.
— Что это было?
— Показательное убийство. И, конечно, я никогда не поверю в историю, что он шел по улице в Киеве и его ударили по голове. Думаю, он обманным путем был доставлен в Россию. Но кроме этого, есть случаи других внесудебных казней, которые просто не снимали на камеру и мы про них очень мало знаем. Женщины-родственницы получают эсэмэски, что их муж, брат, сын, отец ликвидирован при попытке к бегству или при попытке сдачи в плен. Это означает, что никаких денег и выдачи тела не будет. И нам известно о существовании некоего контейнера, куда вагнеровцы отправляют провинившихся заключенных на перевоспитание. Я не знаю подробностей, но выходят они оттуда травмированными.
— Сколько внесудебных казней уже провели?
— Около 40. Это те, про которые мы знаем.
Окрестина и белорусы на войне
— Вы сняли фильм «Это была жесть», где рассказали истории женщин после Окрестина. Какое у вас мнение сложилось об этом месте?
— Мне довольно тяжело сравнивать то, что я знаю о российских тюрьмах и Окрестина. Но, конечно, эти тюремные системы совершеннейшие близнецы. Меня поражает, что все происходящее у вас пока сошло с рук. В центре Европы это случилось. Я понимаю, что сейчас война заслоняет очень многие преступления в Беларуси. Я уверена, что белорусы не забудут всего этого и в любом случае виновные попадут под суд и получат свое наказание.
Меня очень беспокоит, что другие события в мире заслоняют судьбы людей, которые прошли через Окрестина, которые были осуждены, получили огромные сроки и до сих пор сидят в тюрьмах. И мы, может быть, помним те 20 имен, которые на слуху: Алесь Беляцкий, Маша Колесникова, мои коллеги-журналисты. Но я этим профессионально занимаюсь, а люди не помнят, потому что другие события заслонили воспоминания. Это трагедия не перестала быть трагедией, скорее сейчас — это усиливающаяся трагедия. Твой срок и мучения продолжаются после всего, через что ты прошел, а возмездия не видно.
Понятно, что никто не высидит эти 16 или 18 лет, все кончится раньше. Как только посыплется Россия, а она скоро посыплется, за ней и Беларусь с Лукашенко. Все завязано такими сосудами. Но пока эти сосуды сообщаются в плохом и в худшем, а не в хорошем и лучшем.
И самое ужасное — кто пытал белорусов? Белорусы. Кто стрелял в белорусов? Белорусы. Кто сейчас осуждает и кидает пачками в тюрьмы белорусов? Белорусы. Кто сейчас приходит домой следить, чтобы не было бело-красно-белой символики? Тоже белорусы. Во многом это лишает родины. Очень трудно вернуться назад к соседям, к знакомым, на улицу, где сдавали людей, где белорусы охотились на белорусов. То же самое в России. Я не могу себе представить, как я вернусь в свой дом, где знаю позицию соседей. Как жить? Война, тюрьма и пытки отняли родину и у вас, и у нас. Родина — это не только территория, это еще и соотечественники.
— Есть ли у вас информации о белорусах, которых были завербованы в российских тюрьмах?
— Белорусов в российских тюрьмах сидело довольно много, так же, как и украинцев. Как правило, статья одна, народная — 228 (незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств. — Прим. ред.). И белорусы, и украинцы точно так же вербуются, как и узбеки, как граждане Замбии, как и все остальные. Мы знаем о погибшем белорусе. Обратилась его сестра, она получила эсэмэску, что брат погиб.
— В августе 2020 года в одной белорусской колонии тоже протестовали, МВД уже в этом году проводило профильные учения по подавлению и заявило, что «деструктивные силы» могут попытаться возобновить в Беларуси протесты и инициировать тюремные бунты. Обычному человеку такое представить сложно: люди же в тюрьме сидят и под полным наблюдением. Можете объяснить, возможно ли такое и зачем заключенным устраивать политический протест?
— В ГУЛАГе были политически протесты, но это советская история. Сейчас, например, в российских тюрьмах протесты всегда инициированы сверху. В Беларуси может быть то же самое. В какой-то момент вашему диктатору понадобится привлечь внимание Путина к политическим проблемам. Закрутить еще немножко гайки, хотя не знаю, куда еще, и таким образом спровоцировать бунт, чтобы списать денег или еще больше закупить и изготовить техники для разгона протестов.
Мы же с вами понимаем, что сегодня тюремный бунт невозможен в Беларуси, несмотря на то, что сидит очень много политических заключенных. У вас не отменена смертная казнь, и, в конце концов, диктатор может решить кого-то казнить, а для этого можно устроить якобы политический бунт в тюрьме.
«Мы — новые немцы»
— Вы много и публично рассказываете о том, что сейчас происходит в российских тюрьмах. Это явно не нравится Пригожину, одному из самых влиятельных людей в России сейчас. Вы не боитесь за свою жизнь?
— Во-первых, мне кажется, что им не до меня сейчас. Я осознаю свой масштаб. Во-вторых, ну, окей. Не хотелось бы, конечно, но это лучше, чем ходить и бояться.
— Вы опубликовали две книги: «Бутырка» и «Русь сидящая». Будете ли писать новую, а если да, то о чем?
— Вы знаете, я написала книгу и поставила точку 24 февраля. Она и про Путина, и про Украину, и про ЛГБТ в России и так далее. Там на самом деле нужно поправить всего несколько вещей и потратить на это неделю. Во-первых, я не могу сейчас найти это время. Во-вторых, сейчас довольно трудно с издательством русских книг, а я русская и помню об этом. Я когда говорю с немцами, они у меня спрашивают: «Как ты себя чувствуешь?», я отвечаю: «Мы — новые немцы». Они понимают, что русские — это немцы после 1945-го. Проблема в том, что наш 45-й еще не наступил.
— Последний вопрос. Когда и как закончится война?
— Я думаю, что она закончится в 2023—2024 годах, Украина будет одерживать победу и именно Зеленский определит, что такое конец войны — забрать назад Донецк, Луганск, Мариуполь, или еще Крым, или только Мариуполь. Это будет решение президента Украины и оно будет связано с количеством жертв. Когда Зеленский назовет число убитых и раненых, он спросит: «Вы хотите, чтобы мы шли дальше? Мы потеряли уже столько-то украинцев. Если мы пойдем дальше, то мы можем потерять еще столько-то. Вы готовы на эти жертвы?» Когда это число будет названо и Украина отреагирует на свои потери, тогда война и закончится.