Власти хотят обеспечить беларусам «старение у домашнего очага», а в интернаты направлять тех, «у кого на этой земле ни одного человека близкого нет». В нашей стране принято, что дети и внуки «досматривают» пожилых родственников до самой смерти. А тех, кто отправляет мать или отца в такое учреждение, обычно не понимают и осуждают — одна только формулировка «сдал в дом престарелых» чего стоит. Но что, если дети не могут заботиться о них сами? Блог «Люди» поговорил с беларусками, которым пришлось определить пожилых родителей в такие учреждения. Это две полярные истории: у одной героини с уходом и условиями, кажется, все хорошо, а у другой — опыт печальный и горький.
Имена собеседниц изменены в целях безопасности.
«Насколько мама туда хотела, настолько оказалась разочарована. Сказала, что это богадельня»
Проблемы со здоровьем у мамы Оксаны начались несколько лет назад. Во время коронавируса женщина решила уберечь родителей от заражения — постаралась, чтобы те не выходили на улицу, все заботы взяла на себя.
— Они оба с инвалидностью. Папа был слабее, но хотя бы ходил по квартире, пусть и держась за стенку. А мама почему-то решила, что ходить больше не может, и стала лежать. За зиму резко похудела — оказалось, перестала готовить. Мы с ее сестрой, моей тетей, стали приходить к ним готовить, а свою старшую дочку я отправляла убирать в квартире. Мама у меня своеобразная, сказала: «Маша убирает слишком громко, а я люблю тишину». Я уговаривала ее двигаться, а она: «Я не могу». Объясняла ей: «Ну, ты же даже еще не пробовала!» Но мама решила — и все. А если человек ложится, двигательные навыки уходят очень быстро.
Оксана оформила для родителей соцработника. На отдельно проживающую пару пенсионеров с инвалидностью выделили сотрудницу на 3,5 часа, та приходила пять дней в неделю.
— На столько времени эта женщина и не нужна была, но помощь была ощутимая: она где-то приготовила, где-то убрала, помогла помыться. Нам с тетей стало намного легче нести вахту. Не надо было бежать с утра, а зайти в обед или вечером. Мама периодически жаловалась на соцработницу: «Не так сказала, не так сделала». Но потом умер папа, ее состояние усугубилось, а у меня начались серьезные проблемы со здоровьем — я попала в больницу, дома оставались трое несовершеннолетних детей. На это время я была вынуждена поместить маму в отделение паллиативной помощи. Там за ней присматривали, помогали подняться, пройтись с ходунками, но мама своими претензиями там достала всех!
Пожилой женщине сейчас 75 лет. Семья из Могилевской области, осенью Оксана определила маму в один из домов-интернатов в регионе, причем та попросила найти ей место сама.
— Она решила, что мы за ней плохо присматриваем. Хотела круглосуточную сиделку — я объясняла, что это бешеные деньги и я не потяну. «Тогда оставляешь детей мужу, увольняешься и перебираешься ко мне. У детей есть отец, он за ними присмотрит», — сказала мне мама, — вспоминает собеседница. — Ее сестра меня поддержала — сказала, что в первую очередь я должна растить своих детей и никаких моральных мучений у меня быть не должно. Мама была недовольна. А у нее, как я уже говорила, характер своеобразный. Она где-то услышала, в том интернате хорошо, и попросилась туда.
Мне тогда, может, и было обидно, но я проработала многие вещи с психологом. Она помогла выработать позицию, что я своим родителям ничего не должна: я не просила меня рожать. Заводить ребенка — выбор пары. Неправильно его потом попрекать: «Я тебя родил, всю жизнь на тебя положил — ты мне теперь должен». Человек не должен никому, кроме своих несовершеннолетних детей. Так до меня достучались, что жизнь одна и, к сожалению, чистовика не будет, а сколько отмерено мне и моим детям, никто не знает. Я им, кстати, тоже сказала: «Если я буду неходячей, стану обузой, вы не обязаны тащить меня на себе до смерти в ущерб своей жизни. Не стесняйтесь, определяйте в интернат».
Летом 2023-го женщину из больничного отделения, где на пятерых подопечных была одна сиделка, перевезли в дом-интернат на окраине небольшого города. Учреждение было заполнено другими престарелыми людьми, а персонала не так много.
— Поначалу мама лежала в палате одна — у нее был шок: «Я тут с ума сойду! Переводи меня в другую». Перевели в пятиместную — она узнала, что за ней и еще почти 40 женщинами и мужчинами ухаживает всего одна санитарка. Для моей мамы это смерти подобно! Представьте: палата на пятерых, и все, кроме одной, лежачие. Каждому удели время, — объясняет Оксана. — После отъезда из паллиативного отделения весь прогресс с движением у нее сошел на нет — сейчас она лежачая. Еще ладно, если у кого-то верхняя часть тела двигается, а мою маму надо покормить и переодеть два раза в день. Ее не устраивает, что персонала мало. Не знаю, откуда у нее сформировалось это ошибочное мнение, что там будет индивидуальный уход. Она кричала мне в трубку: «Увольняйся, забирай меня обратно». Потом пыталась нас строить, чтобы мы определили ее в область в частный центр, где и массажи, и физиотерапия, но ценник запредельный — около 100 рублей за сутки. Сложив ее пенсию, мою зарплату и зарплату мужа, я могла и не оплатить месяц. Так что, насколько она туда хотела, настолько оказалась разочарована. Думала, что там санаторий, а потом сказала, что это богадельня. Конечно, это не родные стены, но человеку, у которого только голова соображает и больше ничего не двигается, будет плохо и дома, и где-то еще.
«Есть очень хорошие девочки, а есть быдло, которое прямо говорит: „Вас сюда отправили доживать и умирать“»
За день пребывания в этом интернате женщина платит 24 рубля. В месяц выходит около 800, на это уходит почти вся пенсия ее матери.
— Еще нужны подгузники, пеленки, урологические прокладки. Теперь у меня новое хобби: смотрю, где дешевле и лучше качество, читаю отзывы, ловлю скидки на сайтах, а потом закупаю оптом. Дома уже залежи этих вещей. Правда, так как у мамы первая группа, ей несколько раз в год возмещают расходы на все в размере 1,5 прожиточного минимума (с мая 2024-го это около 630 рублей в среднем и для пенсионеров — 454 рубля. — Прим. ред.). Но иногда на все пенсии и не хватает, а выделяемая сумма не покрывает все потребности. А еще нужны таблетки, вкусняшки — это покупаю сама, не экономлю.
Оксана рассказывает, что вокруг интерната — большая и ухоженная территория, в корпусах установлены стеклопакеты и «материально-техническая база на уровне».
— Те, кто ходит и сам себя обслуживает, как я понимаю, довольны, — объясняет она. — Все ухожено, чисто, постель забирают в стирку своевременно. Возят мыться лежачих раз в неделю, обмыть и переодеть на месте санитаркам помогают медсестры, иногда раздатчицы — у кого есть время. Так что про уход ничего плохого не могу сказать. Правда, массажи никто не делает, хотя я согласна заплатить любые деньги.
Питание хорошее, разнообразное, достаточные порции — люди не голодают. Как-то я застала полдник — есть соки, фрукты, пусть и не персики, но они есть. Сотрудницы иногда по просьбе пациентов что-то в городе покупают. Но мама говорит, что еды хватает. Просит вкусняшки привозить, не всегда их съедает, но, с другой стороны, чтобы она их съела, надо, чтобы у кого-то было время ее ими покормить. Один раз я приезжала во время обеда. Зашла постовая медсестра: «Мне покормить вашу маму?» Я привожу домашнюю еду и всегда маму кормлю сама. Вот эта медсестра при мне кормила другую лежачую, она помогала санитарке добровольно. Как я понимаю, потому что у той из 40 человек 15 — лежачие, только у нас в палате две женщины сами ложку не держат. Представьте: четыре раза в день каждого покормить, два — переодеть. Вот они между ними носятся. Работы там выше крыши — врагу не пожелаешь.
Мама Оксаны сама позвонить дочери не может — с этим, если нужно, помогает санитарка: набирает номер и кладет телефон ей на плечо. Собеседница говорит, что родственникам доступны номера сотрудников, а те доброжелательны, хотя ситуации бывают разные:
— Есть очень хорошие девочки, а есть быдло, которое прямо говорит: «Вас сюда отправили доживать и умирать». У меня и так есть моральные мучения, что я свою маму не досмотрела, еще и прилетает. Но она, чуть что, просит меня молчать. О физическом насилии я ни разу не слышала от нее, не слышала, чтобы на людей кричали. А психологическое бывает — лишний раз к человеку не подойдут. Так что занимаешь позицию «оказывают необходимый минимум, делают свою работу — и на этом спасибо». Но если разобраться, за те копейки, что им платят, объем нагрузки и с такими лежачими людьми, — это адский труд, недооцененный труд. Игнорирование пожилых я ни в коем случае не оправдываю, но понять могу: они делают все что могут, а на них еще жалуются.
По словам женщины, для ходячих пенсионеров в интернате есть кружки по интересам и платная реабилитация. Всем, кто хочет и может читать, приносят книги из библиотеки. А многим лежачим старикам занять себя особо нечем.
— У мамы в палате женщины примерно одного возраста, они разговаривают. Но общаться хотят не все, а кто-то и не может. У всех ходячих в комнатах есть телевизоры — у таких, как моя мама, нет. Мы привезли ей телевизор из дома, иногда они включают, слушают, — объясняет собеседница. — А иногда мама лежит, молчит и смотрит в потолок. В общем, там доброжелательная атмосфера, но все равно богадельня — она и есть богадельня. Может, грубо сказано, но это так. К сожалению, правы те санитарки, которые грубо и обидно заявляют, что стариков туда отправили доживать — так на самом деле и есть. Из маминой палаты уже умирали люди. И это не про плохой уход — это про чувство обреченности, что перспектив положительных здесь не предвидится. Мама часто повторяет: «За что мне такое?» И я понимаю, что ничего не могу изменить в лучшую сторону, не знаю, как помочь.
«У меня советское воспитание, что родителей нужно досматривать. А тут спихиваю маму государству»
За время, пока мама Оксаны лежит в интернате для престарелых, сама она осталась без мужа и пережила сложную операцию на руке. Ее двигательные функции до сих пор не восстановились. Женщина теперь одна воспитывает детей и по выходным ездит в интернат — посещение для родственников доступно только в эти дни.
— Для меня поездка туда — это морально очень тяжело, я уезжаю разбитая. Мамино состояние — ближе к депрессии, потому что врагу не пожелаешь лежать 24\7, ждать чьей-то милости, что тебя помоют, переоденут, а ты сама себе не хозяйка. Это очень страшно. Знаете, может, было бы не так обидно для мамы и легче для нас, если бы она была не в себе, — вздыхает женщина. — А она все осознает, и у нее такое бессилие, что ничего не может сделать, обида на весь окружающий мир. Конечно, все кругом будут виноваты. Тут и я плохая дочка. Мама до сих пор не успокоилась, периодически говорит: «Забери меня, хоть на коврик положи, но чтобы дома». Я считаю, что это психологический абьюз: человек знает, что я не могу этого сделать по ряду объективных причин.
Не проблема ее привезти, даже не проблема, если бы она побыла несколько часов одна, пока я работаю. Но я не смогу справиться физически. Одной рукой одному человеку полностью обслужить лежачего больного нереально: поднимать, переодевать, а гигиенические процедуры — на грани фантастики. Я не потяну.
Оксана рассказывает, что у ее матери постепенно ухудшается речь, она слабеет. Женщина переживает, что не может обеспечить ей домашний уход, и ощущает вину.
— У меня это советское воспитание, что родителей нужно досматривать. А тут я дочь и отдаю маму в интернат, спихиваю государству, как обузу, — плачет собеседница. — Я прекрасно понимала, что хорошо там не будет — лучше, чем дома, не будет нигде. Хотя в палате лежит женщина, которую бил сын, забирал пенсию — она была голодная, побитая и в интернат попасть оказалось за счастье: в тепле, в добре, накормлена и никто не издевается. А мама как будто живет в двух реальностях. В одной понимает, что больна. В другой верит, что все пройдет и она станет здоровой. Несмотря на наши характеры, какие-то размолвки, я была бы рада, если бы она жила со мной — заняла бы отдельную комнату, какой-то человек бы ей помогал. Но, к сожалению, я не в состоянии нанять круглосуточную сиделку.
Я не могу позвонить ей в любой момент, а иногда хочется просто о чем-то поговорить. И как бы я ни прорабатывала это с психологом, мысль, что ты сдала своего родителя в интернат, прорывается. Не по-человечески это. Я понимаю, что мне когда-то позвонят и скажут: «Забирайте тело» (плачет). Потому что так же понимаю, что не заберу ее домой, по крайней мере, ей легче не становится, и я не молодею, и здоровье не улучшается. Как это печально ни звучит, мне остается ждать какого-то звонка — «Все, организовывайте [похороны]» (плачет). И думаю сама себе: только бы не в жару. Это тяжело говорить, но, может, до кого-то где-то дойдет, что нужно что-то делать с этой системой.
В июле начали действовать новшества в социальной сфере: власти урезали соцпакет для населения. В частности, устроить престарелых и тяжело больных близких в дома-интернаты беларусам может стать сложнее. Чиновники хотят, чтобы такие люди как можно дольше оставались в семье. Оксана согласна, что к этому нужно стремиться, но на своем опыте чувствует, что это непосильно для многих.
— Да, звучит красиво, но задумка сырая и недоработанная. Между хотеть и мочь — пропасть. Людей в соцслужбе катастрофически не хватает. Мы еще до смерти папы стали в очередь на сиделку, но спустя полгода так и не дождались, — считает собеседница. — «Вам надо ждать, пока кто-то умрет, — может, место освободится», — так нам сказали. Но не факт, что человек был бы на целый день. Может, три часа здесь, три у другого лежачего, еще где-то. Бегать от пациента к пациенту целый день — собачья работа. Если страна стареет, надо расширять штаты пансионатов. Почему не сравнять их с паллиативными отделениями? Почему санитарка там должна рвать жилы и на себе таскать десятки обездвиженных тел одна? Поднять им и сиделкам зарплаты? Нет, это же у нас не приоритет!
Что вы сделали, чтобы у людей получалось не в ущерб семье, своим детям подыскивать дома престарелых для близких? Для этого нужно обеспечить их финансовой поддержкой. Иначе ты будешь вынужден уволиться, чтобы досматривать маму или отца, потому что кто-то наверху решил: нужно, чтобы твой немощный родственник подольше оставался дома. А то, что упадет уровень жизни и вы можете уйти в нищету, оставшись безработным, никого не волнует. По факту это насилие — и над больным, и над его семьей. Хотя тут не надо изобретать велосипед. Посмотрите на страны, где все уже налажено. В некоторых государствах люди в состоянии нанимать индивидуальных сиделок и оставлять пожилых близких дома — у них адекватные зарплаты и часть расходов дотирует государство. Мне жаль, что мы такого себе позволить не можем.
«Все называлось „пансионатом повышенной комфортности“ — у мамы пошел страшный некроз тканей, все было черное»
80-летняя мама Надежды из Гродненской области несколько недель пролежала в больнице после сложной операции, вдобавок стала прогрессировать деменция. Женщина забирала маму из отделения с пониманием, что нужна реабилитация, сама она такой уход обеспечить не сможет. Тогда как раз на рекламном щите увидела пестрый баннер с рекламой частного пансионата для пожилых.
— Маму нужно было поднимать, я понимала, что уйдет время, пока сама найду реабилитолога. А тут по телефону все так красиво наговорили — что у них есть этот врач, он может делать массаж, есть невролог. Плюс я слышала, что лежачих мало куда хотят брать. Так что решила, что маме там реабилитация поможет, а через месяц-другой я ее заберу, как раз все подготовлю, — вспоминает она события конца 2020 года. — Меня пригласили посмотреть, в каких условиях содержатся люди. Я сказала, что фотографий на сайте мне достаточно, и прямо из больницы маму повезла туда. Она тогда еще все понимала. Я не говорила, что именно это за учреждение, — сказала, что едем на реабилитацию, да и называлось все «пансионатом повышенной комфортности».
Условия на месте женщине показались нормальными, за месяц платили около 1200 рублей. Но для восстановления и улучшения состояния, на которое она надеялась, по словам собеседницы, там не было ничего.
— Маму положили в комнату с еще тремя лежачими женщинами. Там был шкаф, прикроватные тумбочки, стульчик и столик для кормления. Стояла обычная кровать, спинка не поднималась, — описывает условия Надежда. — Лежал простой матрас. Мне сразу не понравилось синтетическое постельное белье и подушка, за три копейки купленная. Я не говорю, что должен быть сатин, но все-таки лежачим нужно натуральное. Правда, комната была большая. Позже я посмотрела, что у нас еще были шикарные условия! Я видела палату в три раза меньше: четыре кровати в ряд буквой Г и проход на полтора метра. Но для меня было главное, чтобы там работал врач.
В дни посещений родственникам на общение с их близкими отводили по четыре часа. Разрешалось приезжать пять дней в неделю. Надежда жила рядом, пансионат находился в ее же городе, и ездила туда каждый день, старалась ухаживать сама. Администрации, по ее словам, это не понравилось.
— Я приехала на следующий же день, как маму положили. Привезла из дома постельное белье и ее любимую ортопедическую подушку, мы купили и подключили там противопролежневый матрас, — вспоминает она. — Привезли свои салфетки, средства для обработки, пеленки, памперсы. Я переодела маму, обработала, покормила. Но мне было сказано, что так часто приезжать не нужно: «Ей нужно адаптироваться». Впереди был выходной, и мы с ней попрощались. Я уезжала в надежде, что она под присмотром, а во вторник ей займутся врачи.
В понедельник вернулась и увидела, что маме памперс никто не менял. У нее пошел страшный некроз тканей в области ягодиц, все было черное, до копчика образовалась ямка. Я просто не могла поверить, что такое может произойти за два дня! Она несколько дней провела в больнице в реанимации, потом еще три недели — в палате, и не было ни одного пролежня. Это зафиксировала медсестра при приеме в пансионат. А тут ее просто два дня никто не трогал — как положили, так она и лежала. На вопрос, как такое могло случиться, услышала ответ, что «у всех так». Только тогда пришла медсестра и сказала, что они не успевают за всеми ухаживать. А когда я спросила, когда смогу поговорить с врачом, было сказано, что на месте врачей нет и для одной моей мамы никто не приедет — надо собирать группу пациентов. Хоть прием платный и стоил немало. То есть меня обманули с врачом, а медсестра «не успевает».
«Пришла сиделка, покормила из пиалы одну бабушку, а потом из этой же тарелки и той же ложкой — другую рядышком»
Качество ухода в пансионате у Надежды вызывало возмущение, как и качество питания для престарелых, многие из которых обездвижены. Женщина высказывала претензии медперсоналу и администрации, но в ответ, говорит, слышала недовольство:
— На одном из этажей были люди, которые могли сами передвигаться, а на нашем этаже все лежачие. Было обещано, что работает одна сиделка на четверых человек, а на деле она обслуживала одновременно 14 лежачих, из них около десяти — мужчины. Все время, что мама там лежала, приходила одна и та же сотрудница. У меня вопрос: когда она отдыхала, спала и спала ли вообще? На другом этаже были одни мужчины лежачие, там сиделка одна не справлялась. У меня с администрацией назревал конфликт.
Надежда рассказывает, что каждый визит в «пансионат повышенной комфортности» видела отношение сотрудников и ужасалась. Часто приезжать, по ее словам, быстро запретили, а потом на посещение выделили 20 минут в день.
— Я не понимала почему. Вы же говорите, что некогда даже памперс человеку сменить, в чем тогда дело?! Я же вам помогаю, ухаживая за своей мамой! — эмоционально вспоминает споры с персоналом собеседница. — Как-то маме подали на обед затирку — суп из зажаренной старым салом муки с луком. И высушенный хвост скумбрии в панировочных сухарях. Я была в шоке! У нее при поступлении были рекомендации от врача, диетическое питание. Как лежачие могут перебрать эту рыбу с костями? Почему нельзя приготовить рыбное суфле, чтобы они могли спокойно пережевать, не подавиться? Им не нужно жареное — неужели нельзя какую-то капусту потушить? Эти люди не едят много.
Помню, пришла сиделка, покормила из пиалы одну бабушку, а потом из этой же тарелки и той же ложкой — другую рядышком. Одна женщина была с деменцией и с трудом говорила, а вторая через время умерла. Посуда мылась в раковине туалета — он один на весь этаж. Одна женщина в нашей палате попросила чай — она не дождалась ни обеда, ни чая и легла спать. Я понимала, что по чуть-чуть кормить маму никто не будет, и занималась этим сама, привозила еду из дома.
Во сне или в тишине в палате, где лежала мать Надежды, проводили время все женщины. Ни радио, ни телевизора не было — что-то смотреть по ТВ могли только те, кто жил в отделении для ходячих.
— Там не было ни музыки, ни каких-то звуков — никакого отвлечения. Они все время просто лежали, перебирали, крутили в руках одеяло, — вспоминает собеседница. — Неважно, что у людей деменция, это не значит, что они не понимают ничего. Мама узнавала меня, внуков. Ей и другим людям было бы приятно смотреть телевизор. Я не видела, чтобы многих людей навещали, — приходили буквально несколько человек. Кто-то приезжал по выходным, а кто-то просто перечислял деньги. Одной бабушке из нашей палаты передали сок, печенье и упаковку памперсов. Вот она лежала на подушке, ее, не поднимая, с ложечки покормили, вытерли рот, дали ту печеньку и пошли дальше.
«17 суток — и человека не стало! Чиновница заявила: „Вы что, сами не могли за матерью смотреть?“»
Женщина рассказывает, что тогда стала ругаться с персоналом, а после поняла, что сотрудники начали высказывать свое недовольство претензиями ее маме.
— Одну пациентку сын спрашивал: «Мам, тебе тут нравится?» А она сидела и только повторяла: «Забери меня домой, забери меня домой». Моя мама не говорила ничего по поводу пансионата. Надеюсь, ничего плохого ей не делали. Но как-то прихожу, вижу — она себе расшатала зуб до крови. Я уже потом поняла, что это она нервничала, не могла защитить себя и переживала, — считает дочь. — Вместе со мной была еще одна клиентка, которая часто навещала своего отца и возмущалась, что сотрудники ничего не делают, — и им просто не продлили договор. Потом так же поступили с нами — якобы «в связи с маминым состоянием».
Была еще ситуация. У мамы лежал контейнер с лекарствами и назначения. Как-то приходит сотрудница, в руке не то что таблетка — какая-то шайба! Спрашиваю: «Зачем вы это принесли? У нас таких препаратов нет». Она: «Так, а что это тогда за таблетка?» Что они там давали и зачем, я не знаю. Но вы понимаете, что тут можно думать. Ту таблетку я выбросила, но не могла каждый день все контролировать. Тогда решила, что забираю маму. Она обрадовалась.
Надежда стала заниматься организацией перевозки матери домой, но забрать ее так и не смогла — из пансионата позвонили и сказали, что она умерла.
— У мамы была сосудистая, сердечная недостаточность. До этого ей было плохо, вызывали скорую, но меня об этом никто не уведомил, хотя были обязаны. Я видела, что ей все хуже и хуже, боялась, что в состоянии, которое у нее было последние дни, может не дожить до поездки домой, но все-таки надеялась, что успею, — говорит женщина. — Когда мы приехали в пансионат после ее смерти, я хотела просто разорвать их всех на части! 17 суток в этом пансионате — и человека не стало!
Сейчас пожилых людей все больше, а возможностей смотреть за ними дома нет — все заняты, жизнь другая становится. Но люди надеются, что их можно оставить в таких учреждениях. Я не думала, что может быть такое отношение. Когда забирала мамины вещи, приехала какая-то семья. Я к ним подошла: «Если вам ваши близкие дороги, забирайте их. Здесь просто ужас!» Хотелось развесить какие-то плакаты, чтобы люди не оставляли там родных. Потому что те, кто не был там столько времени, как я, всего этого никогда не увидят и не поймут, что там творится (плачет). Когда я рассказывала, никто не мог поверить, что такое вообще может быть.
Надежда считает, что учреждение должны были серьезно проинспектировать, а в отношении сотрудников, которые допускают халатное отношение, — принять меры. После смерти матери она писала жалобы в район и область.
— Одна чиновница мне заявила: «Зачем вы ее туда отправили? Вы что, сами не могли за матерью смотреть?» — тяжело вспоминает она. — Это сейчас я понимаю, что на те деньги, что мы заплатили пансионату, можно было бы оплачивать реабилитолога. Мы и кровать домой подыскали, чтобы мама могла приподняться, присесть. А теперь могу всем сказать да, это тяжело, но, если хотите, чтобы ваш близкий был здоров и вы его видели, пусть будет дома. Найдите время, специалиста, пусть кто-то приходит его смотрит. Есть государственная социальная служба, можно вызвать сиделку хотя бы на два-три часа.
Надежда все еще со слезами вспоминает случившееся. Ее поддержала семья и друзья, женщина старается отвлекаться, но до конца принять ситуацию не смогла:
— Может, если бы я жила отдельно, было бы проще, но мы были в одной квартире, я за ней смотрела… До сих пор большая часть маминых вещей еще не отдана. Я чувствую свою вину, 100%. Как я с этим справилась? (пауза) Да никак не справилась. Не справилась… (плачет) Не так должен был произойти уход моей мамы. До сих пор вспоминаю и плачу, что не успела ее забрать.
Читайте также
