По Беларуси с ноября идет большая волна увольнений в государственных учреждениях, организациях, на предприятиях. Мы уже неоднократно рассказывали о том, как людей лишают работы из-за участия в акциях протеста или подписи за альтернативного кандидата, но продолжаем получать отклики от читателей. У всех ситуация развивается типично: или ты уходишь сам, или руководство будет искать причину, чтобы тебя убрать. Но жизненные истории у всех людей разные. На этот раз мы расскажем о тех, кто еще недавно трудился на почте, в образовании, сельском хозяйстве и судебно-медицинской экспертизе. Имена практически всех героев этого материала изменены в целях их безопасности.
Несогласных с итогами президентских выборов массово увольняют по всей стране и в совершенно разных отраслях. Увы, в ближайшее время на Zerkalo.io выйдут еще тексты, подобные этому. Если вы хотите поделиться своей историей — пишите в телеграм @zerkalo_editor или на почту [email protected]
О маме Евгении еще месяц назад писала одна из газет Минской области — ко Дню работников сельского хозяйства и перерабатывающей промышленности рассказывали о лучших представителях отрасли в районе, а на прошлой неделе женщину с 30-летним стажем уволили. Девушка говорит, маму вызвал начальник и попросил написать заявление по собственному желанию.
— Ей не предоставили никакой альтернативы. Мама понимает, что в тюрьмах люди сидят ни за что, поэтому не стала сопротивляться, кому-то что-то доказывать. Написала заявление и попрощалась, — рассказывает Евгения. — Мама — ветеринарный врач и очень любит свою работу, шла туда, как на праздник. Для нее важно быть необходимой, я точно знаю, что это ее призвание. Поэтому для нас это непонятно и странно. Не думаю, что мама будет убиваться из-за этого увольнения, но в любом случае это непросто.
Во время и после президентских выборов наша собеседница была активна, и теперь, предполагает, это могло сказаться на ее матери. Впрочем, женщина и сама ставила подписи за выдвижение альтернативных кандидатов.
— Я много писем политическим заключенным писала и обращения в прокуратуру, другие органы. Мое имя наверняка где-то уже засвечено. А мама у меня не будет тащить кого-то на митинг, но она явно высказывала свое мнение по отношению к происходящему.
Мать Евгении живет в сельской местности — найти новую работу там сложно. Пока в семье не строят планов на будущее.
— У мамы есть я, поддержу ее в любом случае. Что она будет делать там, я не знаю. Как там жить сейчас? Я считаю, что [то, что происходит сейчас в Беларуси], — это полный беспредел, мрак какой-то. Я бы хотела, чтобы она уехала.
Виктория работала в Доме творчества детей и молодежи в Минской области. Осенью девушка с другими коллегами попала на конференцию, с нее история и началась:
— Сначала нас заставляли махать красно-зелеными флажками. Это было суперискусственно, принужденно. Нам их пичкали в руки какие-то очень нетактичные дамы, говорили: сейчас вас будет снимать камера, улыбаемся и машем флажочками! Я свой положила в ноги и сидела дальше, слушала гимн. После окончания мероприятия несколько человек собрали для фото. Были я, еще несколько человек и несколько местных чиновников. Нам снова раздали флажки, я отказалась. На этом все.
Спустя месяц начальству Виктории позвонили: этого человека нужно «ликвидировать». Девушка считает, что руководство учреждения ничего не могло поделать в этой ситуации, а те, кто отдавал приказ «сверху», не думали о детях.
— Сказали, что люди с такими взглядами в [сфере] образования работать не могут, говорили, что моя фамилия — в списке тех, кто не может допускаться к работе на государство, — вспоминает девушка свое увольнение и связанные с ним эмоции. — Необоснованно, без каких-либо объяснений, фактов, причин — мне просто стреляют в лоб какой-то ерундой, я потеряла учеников. Конечно, это было неприятно, больно и тяжело. Я привыкла к работе, к детям, у которых преподавала. После увольнения я неделю ничего не ела, похудела, очень много плакала.
Сейчас Виктория отпускает ситуацию, говорит, старается окружать себя людьми, которые поддерживают, помогают отвлекаться от проблем. Педагог уже работает в другом месте, набирает новых учеников, пока их мало — вынуждена подрабатывать в других сферах, чтобы вернуть зарплату прежнего уровня.
Еще в середине ноября пришлось оставить должность судмедэксперта Ольге — жительнице одного из областных центров и многодетной маме. Девушка рассказывает, что на работу тоже пришли списки «неблагонадежных», в них числилась и ее фамилия. Ольга предполагает, что могла в них попасть из-за подписей за альтернативных кандидатов, но внятных объяснений от руководства, в чем именно дело, ей услышать не удалось.
— Начальник тогда лишь сказал, что нужно написать заявление по собственному желанию. Понятно, что, если ты не уйдешь сам, тебя уберут любым способом. Ну, я написала это заявление и с чистой совестью ушла, — вспоминает Ольга. — Я была в первом списке, нам сообщили раньше и дали две недели, чтобы закончить начатые экспертизы, потому что, к примеру, если я вскрыла труп, за меня доделывать работу никто не будет. Со мной уходило пять человек. А у тех, кто оказался во втором списке, на все дела времени было меньше.
Ольга предполагает, что быструю замену уволенным не найдут и в дальнейшем нагрузку будут распределять между оставшимися сотрудниками, им придется работать больше.
— Думаю, на качестве экспертиз это не скажется, наши ставки просто поделят между коллегами. Хотя ушли люди из разных отделов, это будет ощутимо по нагрузке, ведь работы и так хватало. Знаете, это такая ситуация, как в отпускной период летом: пашешь, потому что ничего не успеваешь. Вскрыть труп — еще полдела. Экспертизу нужно напечатать, это занимает достаточно [много] времени, а если труп травматический — и подавно. Людей осталось немного, районы «пустые» и до этих увольнений были, сейчас стало еще хуже. А работать экспертом сразу не пойдешь: нужно после медицинского пройти год стажировки. К тому же в последнее время вакансии есть — нет желающих, — поясняет специалист.
Ольга проработала на своей должности восемь лет и, говорит, в последнее время были мысли, что ее могут уволить, поэтому восприняла это спокойно.
— Вначале было тяжеловато, потом уже отпустило. Но если бы увольнялась сама, готовилась бы к этому, переходила бы на новую профессию. А тут тебе сказали в течение нескольких дней написать заявление — и через неделю-две ты уже не работаешь.
Уже месяц Ольга без работы. Поиск нового места складывается непросто, влияет на это и специфика, и нежелание работодателей нанимать женщину с маленькими детьми.
— По судебной медицине я уже никуда не устроюсь. Чтобы пойти врачом, нужна «первичка» — переквалификация, она занимает 4 месяца. Думаю, в областной больнице есть свой «особист» (сотрудник службы собственной безопасности. — Прим. Zerkalo.io) и в остальных они появятся. Коллеги после увольнения брали характеристику, там указано: «поддерживает альтернативных кандидатов», и с такой сноской на госработу не берут. Я хотела пойти на патанатомию, но на следующий год по ней нет «первички», а еще вопрос, что будет в моей характеристике и возьмут ли меня туда. Все это морально, конечно, давит, — делится девушка и говорит, что семью выручает то, что работает муж. — Я искала работу не в медицине. Звонишь, слышишь вопрос, сколько детей. Говоришь, что трое, в ответ: «Так вы постоянно будете на больничном!» Понимаешь, что мама с тремя детьми — так себе кандидатура, тем более без опыта.
Еще одна многодетная мама, Мария, — единственная, кто согласился открыто назвать свое имя. Девушка живет в райцентре в Брестской области, детей воспитывает одна. За последние полгода у нее это уже второе увольнение. Свою историю она начинает рассказывать с октября 2020-го — когда получила штраф в 10 базовых, за что руководство частной фирмы попросило ее уволиться. До конца весны Мария была без работы, к тому же в марте 2021-го получила еще один штраф — на этот раз уже 100 базовых — «мы украшали парк ко Дню Воли». В мае женщина устроилась в оздоровительный лагерь «Орленок», но к сентябрю контракт закончился и работу пришлось искать снова. С 1 октября девушку взяли в местное отделение «Белпочты».
— Я должна была быть начальником отделения связи, но перед этим нужно было пройти обучение и экзамен, это занимало два с половиной месяца. Вот подходил к концу срок обучения, но позвонила начальница (а ей — ее руководитель) и сказала, что я лично должна явиться [на беседу], — вспоминает события начала декабря Мария. — Я была на больничном на тот момент, объяснила, что у меня заболел ребенок и мы ждем доктора, спросила, можно ли обсудить по телефону? Сказали: только личное присутствие.
Когда девушка приехала в офис, на столе уже лежали заявления «за свой счет» на два дня до конца недели, а после — заявление на увольнение.
— Сказали, что меня не пропускает отдел безопасности в Бресте. Видимо, они запросили в милиции данные, а там у меня три статьи, еще и за репост в июле. Ну и мне сказали: мы ничего сделать не можем, это не в наших силах. В субботу мне закрыли больничный, а пятницей я была уволена.
Каково женщине с тремя детьми одной выплачивать большие штрафы и во второй раз остаться без работы? К тому же еще и без помощи семьи — после протестов общение с родителями свелось к редким и коротким звонкам, с сестрами связи нет вовсе никакой, говорит Мария.
— Я скажу вам так: белорус белорусу — белорус. С августа прошлого года мы очень сплотились с ребятами, поддерживаем друг друга при штрафах, задержаниях, потере работы, поэтому я в любом случае не одна. Есть поддержка и моральная, и материальная. Естественно, неприятно и обидно: я уже обучилась и была полностью готова к работе. И естественно, дальше найти что-то будет сложнее. Мне сказали, что на государственное предприятие я могу не сунуться даже на должность уборщицы. То есть нужно искать какую-то частную фирму, но не вариант, что там возьмут. Ну, будем пытаться! Рано или поздно добро победит зло, — с улыбкой заключает Мария.