Осенью 2022 года многих шокировала история, когда прокурор за участие в акциях протеста запросила для супругов Антона Маслыко и Катерины Евдокимовой, которые растят трех несовершеннолетних детей, реальное лишение свободы. Но суд все же назначил женщине «домашнюю химию», а вот супруга действительно отправил в колонию. Антон Маслыко — рок-музыкант, солист и автор песен группы «Неизвестный Маршрут» — провел за решеткой почти полтора года. Он освободился из колонии и пытался наладить жизнь с семьей в деревне в Смолевичском районе. Но 23 января 2024 года к семье снова пришли силовики — на этот раз вопросы возникли из-за получения продуктовой помощи от инициативы INeedHelp. Семья с тремя детьми решила экстренно покинуть Беларусь из-за риска попасть под новое уголовное преследование. Антон Маслыко, оказавшись в безопасности, рассказал «Весне» свою историю — про задержание на глазах у детей и жены, про самое сложное в заключении, про пять мест лишения свободы и многое другое.
«Кто-то хватает за шею и кричит: „Ну что, Антоша, не ждал нас?“»
Антона задержали 29 июня 2022 года в Смолевичском районе возле Кургана Славы по дороге на работу. При задержании присутствовали жена и трое маленьких детей. Антон, начиная свой рассказ про задержание, отмечает, что ему все «помнится, как вчера»:
«Когда я выехал на главное шоссе с нашей дороги, то сразу обогнал МАЗ. А из-за него за мной вылетела с мигалками машина „Стрелы“ [спецподразделение ГАИ]. Они стояли где-то сбоку — ждали меня, видимо, и не ожидали, что я так стартану. В громкоговоритель они сказали прижаться к обочине и остановиться. Я посмотрел на спидометр: 90 км/ч — разрешенная скорость. Мне показалось странным, что „Стрела“ просто так останавливала. Сотрудники потребовали предъявить документы и открыть багажник. Я открываю, но было видно, что им все равно — они рассматривали документы. А в этот момент сзади меня кто-то хватает за шею и кричит: „Ну что, Антоша, не ждал нас?“ Бросает меня на землю, заламывает руки и надевает наручники».
Задерживать мужчину на своем микроавтобусе приехали сотрудники ГУБОПиК — «Стрела» им помогла это сделать.
«Я спрашивал, кто они такие и что случилось. Но мне лишь сказали: „Молчать — потом узнаешь!“ Меня закинули в их машину. А в мой автомобиль к семье за руль сел один из сотрудников ГУБОПиК. Жена достала телефон и начала снимать мое задержание, но один из них начал кричать ей: „Убери телефон, сволочь!“ Он кидался и чуть ли не стекло бил — она убрала телефон. В машине я снова пытался спросить, за что нас задерживают. Но снова услышал: „Мордой в пол и молчать, приедем — узнаешь!“»
Один из сотрудников спросил, куда ехала семья с детьми. Антон рассказал, что собирался отвезти жену с детьми к теще и поехать на работу. Тогда сотрудник из микроавтобуса позвонил губопиковцу, который был за рулем машины Антона, и сказал, что все поедут отвозить детей теще.
«На двух машинах мы поехали отвозить детей. Теща в слезах спрашивала, куда забирают ее дочку и что происходит. Ответа так она и не получила, ей только сказали сидеть с детьми. Нас с женой посадили в микроавтобус, и мы поехали в ГУБОПиК в Минске. Нас завели в кабинет с зеленой скатертью на стене. Там были два сотрудника — один из которых вроде был с дубинкой. Нам наконец сказали, что нас задерживают за участие в митингах. Мы сразу начали это отрицать, но сотрудники сказали, что у них есть эта информация, а теперь нужно записать „покаянное“ видео — нам нужно только повторить то, что они скажут. Отметили, что если не получится записать с первого раза, то получится со второго, третьего и т.д., но дал понять, что в таком случае будет применена физическая сила. Конечно, мы согласились записаться. Сотрудник продиктовал вопросы и сразу сказал, как на них отвечать на камеру».
«Сказали, что на нас „вышли“ по видео в TiKTok»
С Антоном и Катериной записали парное «покаянное» видео — силовики потом смонтировали большое видео про семью. После этого Антона в наручниках повезли домой на обыск. Катерина осталась в кабинете на допрос.
«В дом сотрудники заходили с пистолетом, опасаясь того, что в доме собака. Ее не было — я им сказал об этом, но в дом они все равно заходили, как фильмах с Чаком Норрисом. Они провели дома обыск. Посмотрели даже детские игрушки, но аккуратно их высыпав на диван. Залезли в компьютер — посмотрели фото, но там ничего такого не было. Внешние диски, которые лежали на полке, они приняли за повербанки. Посмотрели, что у меня есть: гитара, казан, пивоваренное оборудование. Спросили, как сделать пиво и где купить ингредиенты.
Я был в рубашке, брюках и туфлях — мне разрешили переодеться, потому что „там мне это не понадобится“. Сказали одеться в то, чего не жалко и в чем будет тепло. Когда уходили, они даже насыпали корма и налили воды кошке. Сотрудники закрыли дом, а ключ положили мне в карман, потому что у меня руки были в наручниках».
Антона повезли обратно в ГУБОПиК — за это время допросили его жену Катерину. С мужчиной решили записать еще одно «покаянное» видео:
«На мне была зеленая майка с красным волком и надписью Belarus — это байкерская майка. Но они сказали вывернуть ее и надеть обратной стороной, потому что „цвета не те“. Так мы записали похожее с первым видео.
Нам сказали, что на нас „вышли“ по видео в TiKTok — наверное, репосты про войну в Украине и Лукашенко. Потом, как сказали губопиковцы, когда увидели в TiKTok, то начали более конкретно „пробивать“ и вести. Также они сказали, что приезжали конкретно за мной. Жена ведь мать троих детей. Они якобы не ожидали, что задержание получится таким — на глазах у детей. Но это они так сказали — им-то верить…»
«Я был в наручниках — непонятно, как я мог размахивать руками…»
Затем Антона и Катерину посадили в микроавтобус. Но сразу за воротами машина остановилась, и женщине сказали, что она свободна. А мужчину повезли в РУВД Московского района.
«Там я подождал, пока два сотрудника доедят обеденную ссобойку. Я сидел в наручниках, а они свою курицу с макаронами ели. Потом меня отвезли в городской отдел милиции на Есенина, где меня продержали до 12 ночи. Там у меня никто ничего не спрашивал — я просто там находился. А ночью меня перевезли в ЦИП на Окрестина. У меня все забрали — оставили майку, штаны, носки. До следующего утра я там находился».
Ни в РУВД, ни в отделении против Антона не составляли административных протоколов, однако на следующий день его повели на суд — вызвали в кабинет в ЦИП, где был суд по Skype за «мелкое хулиганство» по ст. 19.1 КоАП.
«Меня обвинили в том, что я в здании РУВД Московского района на четвертом этаже „громко кричал, ругался нецензурной бранью, размахивал руками и не повиновался требованиям сотрудников“. Я действительно был на четвертом этаже в РУВД, но я был в наручниках — непонятно, как я мог размахивать руками…»
За это Антону назначили 13 суток. Мужчину завели в одну из камер в ЦИП отбывать административный арест. В четырехместной камере, куда поместили Антона, удерживали 23 человека.
«Меня заводят в камеру, а первое, что я вижу, это мужчины сидят голые и в трусах, как в бане. Я думаю: „Что за нафиг? Куда меня привели?“ Когда я зашел в камеру, то меня начали расспрашивать: как зовут, что за статья. А там — все такие же, как и я. А чего в трусах сидят? Потому что жара жуткая [был июль], окно практически не открывается, там очень душно, нечем дышать и невозможно находиться.
Среди задержанных был профессор философии в БГУ — он нам лекции читал на Окрестина. Были ребята, у кого была своя строительная фирма. Кого-то задержали за наклейку флага Украины на машине, одного задержали на выставке электромобилей на Geely — а у него на заднем номере были два БЧБ-флажка. У кого-то на паспорте была наклеена „Погоня“».
«Что, мне обратно в свою камеру идти?»
На то время у Антона были длинные волосы, и он говорит, что «это было ужасно»:
«Голову я не мог нормально помыть. Мыла было мало — я ж не буду тратить это мыло, чтобы помыть голову. Было тяжело, но мыл хоть водой обычной».
Мужчина отмечает, что проблем с вшами не было, потому что «камера была очень чистолюбивая»:
«Мы, экстремисты, два раза в день мыли камеру. Проводили влажную и сухую уборку: полностью все протирали. Нам приносили хлорку — мы с хлоркой вымывали туалет. У нас было очень чистенько».
После 13 суток Антона не отпустили на свободу — против него возбудили уголовное дело и перевели в ИВС на Окрестина.
«По окончании административного ареста мне сказали: „Маслыко, на выход“ Я подумал: „О, классно! Все закончилось. Тут родители недалеко живут — сейчас прогуляюсь. Выйду — сигаретку будет клево закурить“. Спускаюсь вниз, а там — два сотрудника в гражданском. Подхожу, а они мне говорят: „Маслыко Антон Викторович, вы задерживаетесь на 10 суток — на вас заведено уголовное дел“. У меня был шок. Вроде вот 13 суток закончились и „с вещами на выход“, а тут опять… Я спрашиваю: „Что, мне обратно в свою камеру идти?“ Мне говорят: „Нет, пройдемте в соседнее здание“».
Мужчина отмечает, что в изоляторе временного содержания был более жесткий режим по сравнении с ЦИП — соседним зданием. Но в последнем, как вспоминает Антон, в политическую камеру подсаживали бездомных для создания антисанитарных условий. По словам мужчины, у двух бездомных-сокамерников был ВИЧ и туберкулез.
«В ИВС мы были в подвале и спали на бетонном полу. Это был карцер. В одиночной камере нас было 13 человек. Выкладывались тетрисом, ложились друг на дружку — так и спали. Там было очень холодно — я реально замерзал, меня колотило. В ИВС нам даже лекарства никакие не приносили. Медсотрудник просто проходил мимо нас, даже когда мы кричали, что нам нужен доктор и таблетки. Но он делал вид, что нас не слышит, и проходил мимо».
Среди сокамерников Антона в ИВС, задержанных по уголовным статьям, были заводчане МТЗ, участвовавшие в стачках, а также парень, задержанный за подножку сотруднику ГУБОПиК в метро.
«С нами сидели даже парни, которые сами сдались ГУБОПиК, но все равно были задержаны. Я их потом на Володарке видел. Они знали, что проходят задержания за участие в протестах, и пришли сами с вещами и сдались».
«Чуть дошел до кабинета врача, потому что все онемело»
В отношении Антона избрали меру пресечения в виде содержания под стражей. В СИЗО №1 из ИВС на Окрестина мужчину перевозили ночью в автозаке.
«В целом нормально все прошло. Только кричали сильно — особенно из-за моих длинных волос. Они у меня резинку отобрали, а когда переходили в автозак, то нужно было низко голову вперед наклонять. А у меня падали волосы, и я ничего не видел перед собой, поэтому приподнимал голову. И за это отхватывал по затылку.
Когда мы сидели в ИВС, то все говорили: быстрее бы на Володарку — там будет легче. Но когда нас привезли туда, то сразу выстроили возле стенки в позах буквы „Г“. Нельзя было головой опираться на стены — нужно было стоять в такой планке с руками за спиной. И ладно бы я, еще молодой и с физической подготовкой, но среди нас были люди постарше, которым было сложно. Нас держали в таком положении часа два. Затекало все, и руки, и спину сводило. Рядом стоял мужчина лет пятидесяти — с него ручьем лился пот. Потом нас по очереди вызывали к врачу на осмотр. Когда назвали мою фамилию, то я чуть разогнулся. Я чуть дошел до кабинета врача, потому что все онемело. Было очень сложно раздеться. Думаю, они тоже это понимали, но ничего не сказали. Осмотрели — сказали, что все хорошо. Но сказали, что бороду, усы и длинные волосы у них носить запрещено — а я зарос на Окрестина».
«И это вот ваша хваленая Володарка?»
Антона сразу поместили в так называемый отстойник — до распределения в камеру. Как и многие политзаключенные, он подумал, что будет содержаться в такой камере постоянно.
«Камера была под землей. Там не было ни туалета, ни умывальника, ни ведра. Просто одна скамейка стояла. И я думаю: „И это вот ваша хваленая Володарка? Это я тут жить буду теперь?“ Все говорили: скорее бы на Володарку, а я смотрю — тут фигня какая-то. У меня только матрас, подушка, кружка и все. Вокруг все заплевано и закурено. Всюду валяются спички и окурки, но ни одной сигареты. Я заснул на скамейке, не раскладывая матрас. Под утро я проснулся, потому что через решетку солнце начало светить. Принесли завтрак — невкусную кашу и чай. Думаю, на Окрестина хоть кормили лучше, а тут вообще все плохо! Через силу заставил себя съесть эту кашу, потому что есть надо».
Через пару часов Антона завели в пятнадцатиместную камеру №44 на втором этаже. Там он провел около четырех месяцев. По словам мужчины, на протяжении нескольких месяцев в ней было около восьми человек политических — меньше не было. Среди сокамерников мужчины был тренер-массажист национальной сборной Республики Беларусь по биатлону Николай Василевич, редактор спецпроектов автомобильного портала «Автобизнес» Юрий Гладчук, музыкант и участник группы Litesound Дмитрий Карякин, владелец «Кальянной №1» Иван Муравьев, бывший военный Сергей Никитин.
«Из всех мест, где я побывал, Володарка — самое замечательное место».
«Они плачут, а ты — за решеткой»
Антон называет самым сложным в заключении — переживания за близких.
«Ты долгое время не видишь жену, детей и родителей. Ты не можешь никак повлиять на все, что у них там происходит, и не можешь их успокоить. Они раньше, как и я, ничего не знали про тюрьму. Они насмотрелись кино, особенно советского, и строят иллюзии, что там в заключении все страшно и там одни воры, убийцы и насильники. Мне тюрьма далась полегче, чем некоторым, из-за моего характера. Мне было не так тяжело: как физически, так и морально. Я понимал, что да, это стрессовая ситуация, но все преодолимо. Для меня только было страшно, что мои родные не знали и не понимали, в каких условиях я нахожусь. А я не могу им рассказать это, поэтому они переживают. И ничем помочь не могу в этой ситуации. И самое важное: они собирают мне передачи, а я понимаю, что для жены с детьми это накладно, особенно финансово. Поэтому в письмах я писал, чтобы мне ничего лишнего не передавали, а смотрели за собой и голодными не ходили. Ведь я не работал, финансово деньги в семью не приносил, поэтому для меня это тяжело было».
Антона вместе с женой судили за участие в четырех акциях протеста в 2020 году. До суда Катерина находилась под домашним арестом. Несмотря на то, что в семье трое несовершеннолетних детей, прокурор запросила для обоих супругов год и шесть месяцев лишения свободы. Антон в последнем слове на суде просил назначить только ему колонию, чтобы дети остались с мамой.
«Слышать запрос прокурора было сложно и горько. Это была молодая женщина — я запомнил ее жуткую физиономию. Я не понимаю, как она могла… Она на процессе задавала нам вопросы с такой ненавистью. А когда объявили приговор — смотреть на слезы жены и родителей. Они плачут, а ты — за решеткой. Я старался не смотреть в сторону зала, потому что понимал, что у самого наворачиваются слезы.
Когда я ехал на суд, то на Володарке раздал все свои вещи — взял только папочку с письмами. Я же думал, что мне, как и многим, дадут „химию“. Когда я вернулся, то у всех в камере был шок: не может быть такого, чтобы с тремя детьми запросили лишение свободы обоим».
В итоге Антону назначили полтора года колонии, как и запрашивала прокурор, а Катерине — три года «домашней химии». Приговор вынес судья Сергей Кацер.
«Трут кружки, чтобы начальник смог увидеть в них свое отражение»
В общей сложности на Володарке Антон провел около четырех месяцев. После апелляции мужчину этапировали в СИЗО №2 Витебска — он говорит, что это худшее место за все время заключения.
«Хотя страшнее Окрестина уже ничего быть не может. После него уже все равно куда. Но после Володарки витебское СИЗО стало для меня шоком. Там жесточайший режим. Днем нельзя даже с ногами на кровати сидеть — они обязательно должны быть на полу. О стену спиной опираться нельзя. В день два раза по одному часу должна обязательно проводиться уборка. Ее проводит один человек — дежурный. Во время нее нужно скрутить все матрасы и положить их на одну кровать. В это время все сокамерники сидят на незастеленных железных кроватях и трут кружки, чтобы они блестели и начальник смог увидеть в них свое отражение. За этим через видеокамеру наблюдают сотрудники. Во время утренней или вечерней поверки могут проверить качество уборки — если у сотрудника на пальце останется пыль после того, как он проведет по полке, например, то могут посадить в карцер. В душе в витебском СИЗО течет из крана кипяток. И чем дольше ты находишься там с открытом краном, тем горячее вода становится. Поэтому принятие душа занимало пару минут — уже намыленный с гелем и шампунем быстро прыгаешь под воду, смываешься и убегаешь оттуда».
«Постоянно выгоняли на улицу: неважно — мороз или нет»
7 января 2023 года Антона этапировали в колонию №3, известную как «Витьба». Там он пробыл девять с половиной месяцев. Бывший политзаключенный отмечает, что очень сложно ему дался «карантин»:
«Это были две недели, скажем так, местного ада. Мне „повезло“, когда я приехал в колонию, то по ощущениям было −20. И такие морозы держались несколько дней. Сразу же вещи твои никто не выдавал, а там были свои шапка, шарфик, стельки, термобелье. Поэтому очень мерзли в этой дубовой обуви и промерзлой одежде, которая не может высохнуть без сушилок. Там постоянно выгоняли на улицу: неважно — мороз или нет. Ты просто стоишь на улице чуть ли не целый день. Просто стоишь в локальном участке размером четыре на два метра. Посидеть и погреться в помещении можно было только в столовой на завтраке, обеде или ужине. Ты просыпаешься — и есть только минута, чтобы одеться и выбежать на улицу на построение. Раньше подъема встать нельзя и опоздать тоже нельзя. И ты бежишь на зарядку и это построение, а потом оттуда бегут наверх, чтобы за 10 минут ровно заправить кровати, как в армии, побриться, помыться, почистить зубы. Нас было около 50 человек, а комната для умывания — одна. В ней где-то шесть раковин. Это было нереально… Половина — умывается, другая половина — заправляет постели. Все спешат, поэтому даже конфликты случались. После этого проверяют, как мы побриты и насколько классно у нас заправлены кровати. „Карантин“ был очень жестокий».
Мужчина рассказывает, что в отряде ему уже было полегче.
«Я такой человек, который в любой ситуации привык искать плюсы, а не минусы. Я адаптируюсь к ситуации, обстановке и людям. Чтобы мне было легче переносить это время. В отряде я познакомился со всеми нашими „экстремистами“».
Но заметил, что как такового свободного времени в колонии нет:
«Режим дня построен так, что у тебя свободного времени нету в принципе. Подъем, зарядка, заправка кроватей и умывание, завтрак (если стоит по расписанию), поверка, работа на промышленной зоне (если первая смена), поверка, ужин… Приходишь с ужина — и уже 20 часов. А если вечером проверка профучетов, особенно как мы „желтые“ (склонные к экстремистской и иной деструктивной деятельности. — Прим. ред.), — то нужно ждать, пока офицер придет со списком. Так остается только один час до отбоя. Вот и все свободное время — только на подготовку ко сну».
«Если в ДИН узнают, что у меня тут экстремист на гитаре играет…»
Кроме дополнительных проверок Антон отмечает, что были и другие моменты, когда он чувствовал особое отношение как к политзаключенному:
«Очень часто приходили сотрудники — контролеры или офицеры — и вызывали в комнату хранения личных вещей именно наших „экстремистов“. И избирательно выбирали, чьи сумки они будут смотреть. Все содержимое в сумке должно четко соответствовать описи. Но если на это все равно у обычных зэков — их никогда никто не проверяет, а к политическим часто приходили проверять описи. Если у тебя по описи 9 карандашей, а реально их 8 или 10, то это повод для составления бумаги на тебя. И делали они это часто. Были лояльные сотрудники, а были те, кто жестко проверял и плохо относился. Они открыто говорили: „Ну что, змагары, экстремисты, чего вам не хватало? Что тут хотели изменить?“»
Также Антону не разрешили заниматься музыкой в колонии только из-за того, что он осужденный по «политической» статье:
«Мне сразу сказали, что мне с моим профучетом нельзя. Сотрудник сказал: „А не дай бог ты нам здесь «Перемен» [песня Виктора Цоя] сыграешь“. А начальник колонии сказал: „Если в ДИН узнают, что у меня тут экстремист на гитаре играет, то мне такое прилетит…“»
На стадионе у мужчины была возможность заниматься, но политзаключенных не пускали в зал тяжелой атлетики. Антон играл в футбол в составе команды отряда — единственный из политзаключенных, который выступал на чемпионате по футболу за свой отряд.
«В месяц платили когда один рубль, когда — два»
Антон на промышленной зоне работал в швейном цеху — шил костюмы МЗШ, халаты «Белинвест», строительные костюмы, тапочки для отелей, тряпки для швабр и т.д.
«Я сразу просился на машинку, потому что я неделю обрезал нитки с готовой продукции и понял, что не выдержу больше. Я сел за машинку — вспомнил примерно, как мама шила. В последнее время к нам пришел заказ на военные спальники, но им занимались только те заключенные, кто давно сидит. На „швейке“ была иерархия по заключенным, и на такие хорошо оплачиваемые заказы они больше никого не пускали. Мы с ребятами шили только потому, что так время быстрее летит и руки и голова заняты работой, а не думаешь о чем-то дурном. И навык швеи тоже может пригодиться в жизни. Только то, что нам за это не платили ни черта, — это да. В месяц платили когда один рубль, когда — два».
«Даже в жару мы не могли снять телогрейки и шапку — должны были быть одеты строго по форме»
5 мая 2023 года в витебской колонии скончался 61-летний блогер из Пинска Николай Климович. Антон рассказывает, что ему известно про это:
«Мне только известно, что он был на „карантине“ в это время. И ему там, естественно, не оказывали нужную и своевременную медицинскую помощь, потому что ее не оказывают там никому в принципе. Тем, кто находится на „карантине“ и говорит, что плохо себя чувствует, не верят. Говорят: „Будет температура — положим в больничное крыло, не будет температуры — ничего не дадим и никуда не положим, будешь сидеть со всеми“».
При этом бывший политзаключенный вспомнил важный момент:
«В 2023 году так получилось, что на майские праздники мы были еще в зимней форме. Нам поменяли зимнюю форму на летнюю 15 апреля, но потом — перед майскими праздниками — стало резко холодно. И в конце апреля нам сказали одеться обратно в зимнее. Пришли майские праздники — стало жарко. Было душно и просто невыносимо. Тогда было жарко, и у многих от этого поднималось давление. Даже в жару мы не могли снять телогрейки и шапку — мы должны были быть одеты строго по форме и застегнуты на последнюю пуговичку. Было реально очень плохо, потому что сильно светило солнце. Но это никого не волновало. Зимнюю форму снова поменяли только после майских праздников».
«С ребятами пожелали друг другу свободы»
Антон вышел на свободу 20 октября 2023 года:
«Меня провожал весь отряд с чаем и кофе. Все свои вещи я там оставил — забрал только письма и пару блокнотов с адресами. У меня были проблемы из-за телогрейки, которую я оставил другим заключенным. Пришел начальник режима Кибик и начал расспрашивать, где это „телага“. Он меня вызвал в свой кабинет, где угрожал, но я не понимал, что от меня хотят, потому что сами не могут выдать телогрейки ребятам, которые только приехали. Мы с ребятами пообнимались, пожелали друг другу удачи и свободы, никогда не попадать в эти места, поплакали, грубо говоря».
Бывший политзаключенный писал заявление на материальную помощь, но ему ничего не выдали, мотивировав это тем, что заявление потеряли. В дорогу Антону дали 23 рубля — этого должно было хватить на билет домой и булочку. В течение суток ему нужно было явиться на отметку в РОВД по месту регистрации.
23 января 2024 года семья Антона и Катерины попала под рейд КГБ за продуктовую помощь от инициативы INeedHelp. Они решили экстренно покинуть Беларусь с тремя детьми, чтобы не попасть под новое уголовное преследование. Сейчас семья находится в безопасности.
«За время, пока я сидел в колонии, решил, что я не вернусь на старое место работы. У меня появилось желание развивать свое хобби — пивоварение, табаководство и винокурение. Это то, что у меня хорошо получается, и то, что мне нравится».
Реквизиты для финансовой поддержки Антона и его семьи
Получатель: Anton Maslyka
Счет: LT343500010017139030
SWIFT: EVIULT2VXXX
Название банка: Paysera LT, UAB
Адрес банка: Pilaitės pr. 16, Vilnius, LT-04352, Lithuania