На протяжении 25 лет нынешний директор российского рэпера Лигалайза белорус Евгений Колмыков продюсировал группу «Ляпис Трубецкой». Говорит, что прошел полный цикл жизни творческого коллектива — от рождения до смерти. С лидером «Ляписов» Сергеем Михалком они не общались с момента распада группы. Но Колмыков по-прежнему считает его своим другом: «Просто мы долго не разговаривали». В большом интервью «Зеркалу» он рассказал, сколько «Ляписам» удалось заработать, из-за чего распалась группа и верит ли сам Михалок в те идеи, о которых говорит со сцены.
Группа «Ляпис Трубецкой» появилась в 1989 году, но до середины 90-х была известна только в среде минских меломанов. Евгений Колмыков стал продюсером группы в 1991 году. А в 1996-м она выпустила альбом «Ранетое сердце», за который «Ляпис Трубецкой» получил звание рок-королей Беларуси и широкую известность в стране.
В конце января 1998 года российский лейбл «Студия Союз» выпустил второй студийный альбом «Ляписов» — «Ты кинула». Этот альбом сделал группу популярной на просторах всего бывшего СССР, по которым «Ляписы» активно гастролировали до середины 2000-х годов, параллельно выпуская клипы и несколько альбомов.
В 2006 году выходит альбом «Капитал», и с этого момента начинается трансформация имиджа коллектива — появляется все больше песен социальной тематики. Со временем «Ляписы» начинают конфликтовать с белорусскими властями. В 2010 году Сергей Михалок открыто называет президентские выборы в Беларуси «общественным спектаклем» и признается, что голосовал за Владимира Некляева. В 2011 году «Ляпис Трубецкой» попадает в негласный черный список исполнителей, которые не могут проводить концерты в Беларуси.
В 2014 году выходит альбом «Матрешки» с песней «Воины света», которая впоследствии стала одной из самых популярных песен группы. В этом же году Сергей Михалок объявил о прекращении деятельности «Ляписа Трубецкого» и основал проект Brutto. Остальные участники продолжили работу под названием Trubetskoy.
«Михалок никогда не был модным»
— Вы с Сергеем Михалком вместе учились в Институте культуры. Каким он был, когда вы познакомились?
— Он был из тех людей, которые мне всегда импонировали. У него была необычная по тем временам прическа, как у Павки Корчагина из советского идеологического произведения «Как закалялась сталь» — длинные, зачесанные набок волосы.
Он ходил в каком-то клетчатом пальтишке, и это смотрелось необычно. Михалок никогда не был модным, он всегда был оригинальным. То же было и у него в голове — он был оригиналом, очень творческим, с большим желанием работать. И у нас был отличный тандем.
— В музыкальных кругах говорят, что «Ляпис Трубецкой» сделал именно ты, а не Михалок. Это правда?
— Нет, неправда. Когда мы с Михалком начали дружить и работать вместе, то название «Ляпис Трубецкой» уже существовало, как и состав группы к тому времени уже был сформирован.
— А справедливо ли утверждение, что «Ляпис Трубецкой» — группа только Сергея Михалка?
— Нет, так говорить нельзя. Одним из стержневых людей в группе был ныне, к сожалению, покойный гитарист Руслан Владыко. Я его называл индейцем, потому что он всегда был сдержан и сохранял внутреннее спокойствие.
Его хобби были самолеты, он знал все об их устройстве, а дома у него был компьютерный симулятор штурмана, можно было летать на разных типах самолетов, тестировать их. В музыкальной составляющей «Ляписов» очень многое — от Руслана Владыко.
— Сложно представить, каково это — молодая белорусская группа в 90-х годах с головой окунается в жесткий мир постсоветского шоу-бизнеса и становится мегапопулярной. Например, в 1996 году мне было 13 лет, я сдал пустые бутылки и на вырученные средства купил кассету с первым альбомом «Ляписа Трубецкого».
— А я сдал бутылки и его записал (смеется. — Прим. ред.). В те времена в кафе «Время» Дома культуры Тракторного завода у меня было пивное шоу для первых поднявшихся пацанов, которые хотели гулять. Все происходило ночью, милиция была подкуплена, и я устраивал там вертеп. Были эротические танцы, армрестлинг с тотализатором и даже какие-то боксеры. И там проходили первые концерты «Ляписа Трубецкого».
Как-то среди этой пестрой компании людей, пришедших тратить свои первые доллары, я решил провести аукцион — были нужны деньги, чтобы Сергея Михалка повезти в Москву на телевидение в программу «А» (популярное музыкальное шоу 90-х годов. — Прим. ред.). Насобирали в шапку денег, взяли с собой кассету и поехали в Москву. Приехали по адресу программы, открылись гигантские ржавые металлические ворота, оттуда вышел какой-то человек, взял у нас кассету и ушел, нас даже не впустили на территорию. Мы еще три-четыре дня потусовались в Москве и уехали в свой Минск.
— Но потом группа все-таки стала популярной на всем постсоветском пространстве. Как вы переживали все то, что с вами тогда происходило?
— Сначала была андерграундная жизнь в Беларуси, а потом вышел альбом «Ты кинула» с песней «Ау», которая имела большой успех на радио. Мы бесконечно ездили по каким-то гастролям, но это были концерты то с каким-то Андреем Губиным на стадионе где-нибудь в Челябинске, то какие-то непонятные корпоративы.
И после такой вроде бы успешной гастрольной жизни мы поняли, что у нас нет своей публики. Раньше она была — это те белорусы, которые нас любили не за альбом «Ты кинула», а за то, что мы делали до этого, но они от нас отвернулись. Наверное, с этого, а не с «физухи» Михалка началось перерождение группы.
Мы начали с нуля, пытались продвигать те песни, которые нам нравятся. Их не ставили на радио. Но появился интернет, мы начали работать там и заново завоевывали свою публику, и мы ее завоевали.
«Миллион долларов — это за год. И то это весь оборот»
— После того как «Ляписы» стали популярны в 1996 году, часто ли музыканты группы сталкивались со звездной болезнью?
— Звездной болезни не было. Нам было стыдно за неоправданную популярность, которая свалилась на нас за счет дурацких песен. «А за окном метель метет, белая красавица, скоро утро настает, а бабки не кончаются» — это же пародия на то, что мы видели вокруг (цитата из песни «Метелица», альбом «Ранетое сердце» 1996 года. — Прим. ред.). Мы были слишком ироничны для звездной болезни.
— Александр Солодуха говорит, что на песне «Здравствуй, чужая милая» он заработал миллион долларов. У вас так получилось?
— Наверное, Солодуха посчитал все 30 лет корпоративов, и отсюда такая цифра вылезла. Плюс всякие провластные концерты, выступления для коллективов государственных предприятий. Он и про три миллиона мог сказать, но мы даже проверить это не можем.
А «Ляписы» (долгая пауза)… Ну, миллион зарабатывали.
— Заработали миллион за всю карьеру или случались одномоментные заработки такого размера?
— Одномоментно таких больших заработков не было. Миллион — это за год. И то это весь оборот. Только один раз у нас был такой удачный год.
— Помнишь, что ты или музыканты купили за первые большие деньги?
— Руслана Владыко интересовали только инструменты, у него было очень много крутых коллекционных гитар и всяких примочек к ним. Руслан тратил деньги только на это. А остальные женам машины покупали — это были самые большие расходы. Ну, и еще квартиры, наверное.
— Когда и как началась трансформация Сергея Михалка из «алкаша и торчка» в «боксера и качка»?
— Это было органично относительно движухи, связанной с тем, что нам не нравился тот образ, в который мы превратились. Нам не нравилась публика, которая ходила на концерты, мы не нравились себе, Михалку не нравился он сам. Сначала он понял, что надо завязать пить, потом активно ходил по врачам. Это все синхронно происходило, перемены были внутри и снаружи.
— Тем не менее позже он запустил проект «Ляпис-98» и даже «Ляпис Трубецкой» возродил, то есть вернулся к старому образу. Это было уже после окончания вашего сотрудничества, но как ты считаешь, почему он так сделал?
— Потому что конъюнктура подсказывала. Я могу судить только со стороны, не углубляясь в процесс, но, видимо, на концерты группы Brutto плохо продавались билеты. Возможно, в тот период ему было нечего больше сказать.
«Пообещал, что подрывной деятельностью „Ляпис“ заниматься не будет»
— Как у «Ляписа Трубецкого» проходило общение с белорусскими чиновниками?
— Я по профессии режиссер зрелищ, представлений и массовых праздников. В 80-х годах я работал у своего тестя в топовой конторе, которая называлась «Творческое объединение „Эстрада“», ездил по белорусским городам и отвечал за постановочную часть концертов, которые делались в рамках разных публичных праздников. То есть я взаимодействовал с чиновниками, знал эту породу, и мне это были не близкие люди.
Более того, я знал тех ярких персонажей, которые сначала были металлистами, вместе со мной учились, а потом им предложили теплые должности в каком-нибудь управлении культуры, и через десять лет их уже было нельзя узнать, они становились чиновниками.
— В 2011 году «Ляпис Трубецкой» попал в черный список артистов в Беларуси, на Михалка даже хотели уголовное дело завести. Но потом запрет сняли. С кем и как вы договорились об этом?
— Года через три после попадания в черный список в Беларуси началась небольшая оттепель, а нам как раз надоело жить в Москве (тогда так можно было — уехать в Москву от белорусского правосудия). Мы вернулись в Минск, но нам не разрешали проводить концерты. Это был неофициальный запрет — ты пытаешься сделать концерт, а тебе говорят: «Вы же сами все понимаете».
И тогда я попросил своего тестя, режиссера Вячеслава Николаевича Панина, организовать мне встречу с министром культуры. Организовали, на ней был министр и его заместитель. Я извиняюсь, забыл их фамилии, но министром точно был не Латушко (смеется).
Я попросил обозначить позицию — либо дать разрешение выступать, либо официальный ответ, что выступать нельзя. Я говорил: «Никакой подрывной деятельностью мы заниматься не будем, можно не перестраховываться, мы просто будем петь свои песни, и все, дайте нам такую возможность».
Меня выслушали, никак эмоционально ничего мне не показали, сказали какие-то формальные слова. Им было очень интересно за мной наблюдать, они глаз с меня не сводили. И я ушел оттуда — никаких результатов, ничего. А потом через три-четыре месяца разрешение на концерт было получено.
— В 2014 году вышла песня «Воины света». Как она появилась и понимали ли вы тогда, что этот трек станет одним из главных хитов «Ляписов»?
— Михалок придумал эту песню во время записи альбома «Матрешка», и впервые она прозвучала на Майдане в Киеве. Потом случились события 2014 года (аннексия Крыма и начало войны на Донбассе. — Прим. ред.), и оказалось, что песня была пророческой.
Михалок не писал ее про украинских воинов света, она была основана просто на каких-то его ощущениях. А потом случился эпизод, когда в Черном море россияне захватывали украинский тральщик «Черкассы» с молодыми матросами. Крым уже был захвачен, а они на своем суденышке плавали, отказывались сдаваться и хором пели «Воины света». Так эта песня стала символом украинского сопротивления. И она очень легла в тему Небесной сотни (люди, погибшие во время Евромайдана в Украине в 2013—2014 годах. — Прим. ред.), потому что сразу стало понятно, что воины света — это они.
Вообще в истории «Ляписов» это было не раз, когда песня вот так попадала в события. Например, композиция «Африка», кавер на песню группы «Комитет охраны тепла», которую написал ее лидер Олди. Мы с ним поговорили, он дал нам разрешение на то, чтоб эту песню переделать, мы ее записали, и то ли в этот день, то ли на следующий Олди умер. Мы не готовили эту песню специально на день его памяти, так получилось.
«Новых песен Михалок сейчас не делает — значит, они из него не идут»
— Почему вы с Михалком разошлись?
— Потому что мы друг другу были уже не нужны. В какой-то момент по всяким мелким нюансам я это почувствовал. Например, я давал ему творческие предложения, а он начинал лезть в какие-то моменты, чего раньше не делал. Это же прежде всего энергетический момент — взаимоотношения между людьми. Мы либо даем друг другу что-то, либо не даем. Перестала течь энергия, наш союз перестал быть нам нужен.
Но при этом мы оставались друзьями, и у нас не было никаких ссор. Когда Михалок объявил о том, что группа прекращает свое существование, я его поддержал в этом вопросе, сказал: «Круто, правильно! У тебя есть какие-то идеи? Давай, реализовывай их, а я буду делать что-то свое».
Мы разошлись по-дружески. На момент прекращения проекта у нас было полное взаимопонимание. Почему люди общаются? Наверное, они друг другу что-то дают, правильно? В одном случае — бабки, а в другом случае — любовь, в третьем — просто умный совет, а в четвертом — физическую помощь. Это цинично, конечно, вот так раскладывать, но ты же с продюсером общаешься.
Видимо, мы с Михалком друг другу много чего давали. А в последний год, когда был самый потолок расцвета «Ляписов», он, наверное, пресытился спорами со мной и почувствовал в себе силы идти дальше одному. Это был его жизненный интерес, и у меня, в принципе, была похожая фаза — 25 лет мы дружили и работали. Только я думал, что мы так и останемся друзьями. Может, мы еще и будем друзьями, не знаю. Просто мы давно не виделись и не звонили друг другу.
Еще раз говорю: у меня остались очень хорошие воспоминания о всем процессе. Он был уникален — каждый раз приходилось изобретать велосипед, это так интересно. Не то что сейчас — пошел, поучился и сыпешь готовыми штампами. Мы были как слепые, этот шоу-бизнес был нам незнаком.
— А из-за чего после развала «Ляписа Трубецкого» другие музыканты не пошли за Михалком и создали группу Trubetskoy?
— Потому что он на тот момент уже все придумал и просто объявил об этом остальным. Это все было по-дружески — Михалок собрал всех музыкантов и сказал: «Давайте вы будете делать Trubetskoy, я пойду в Brutto, а если что, то я потом к вам вернусь». Все ответили: «Да, давай, конечно». Почему ответили так? Потому что вместе с «Ляписами» по концертам уже ездили Виталик Гурков (чемпион мира по тайскому боксу и один из солистов Brutto. — Прим. ред.) и другие спортсмены. Полгода они работали как охрана «Ляписов», но было понятно, что они ездили потому, что Михалок уже в голове придумал новый проект и ему нужны были такие красивые ребята. Я это говорю не для того, чтобы подъ***уть, они же были действительно красивые (смеется).
То есть не было никакого шока и не было развода, как в семье. Все было достаточно гладко, заранее продумано и сделано красиво. Когда мы объявляли тур «Клоуна нет!», то уже понимали, что он будет последним. Полгода ребята ездили, прощаясь с публикой.
Михалок, кстати, был для меня очень хорошим партнером. Он не замыкался в себе — священной вещью было только написание песен, все остальное можно было обсуждать, спорить, ругаться из-за этого, но выносить совместное решение. Я понял, что это ценно в жизни и не всегда ты, особенно среди артистов (а повидал я за свою жизнь разных), найдешь такого человека.
Вообще, конечно, такое расставание — это редкость. Обычно, особенно если взаимоотношения между продюсером и артистом долгие, то в 98 случаев из 100 возникают какие-то разборки с участием юристов. Очень много моих коллег через это прошли. А у нас все прошло спокойно, и мне это нравилось. Мне хотелось, чтобы эта история была красиво закончена, без вот этого всего го**а, которое обычно сопутствует развалу большого творческого проекта.
— Михалок действительно верит в те идеи, которые он транслирует, или это подстройка под публику и конъюнктурщина?
— Искусственное долго не простоит. Если ты во что-то искренне не вложился, то оно долго жить не будет. Песни «Ляписов» поет уже третье поколение. Все, что Михалок делал — он делал искренне.
Но другое дело, что человек — существо непостоянное, он не памятник, он живой. Для чего-то у него есть желание и силы, а для чего-то их нет, он бывает более открыт, а иногда — нервным, больше дергается. Это такое качество артиста, бывают разные фазы.
Новых песен Михалок сейчас не делает — значит, они из него не идут. Не дает новых интервью — значит, нечего сказать, не хочет пересказывать самого себя. Не знаю, я давно с ним не разговаривал.
— Ты думаешь, что Сергей не поменялся и остается таким же, как был?
— Нет, наоборот, я же только что сказал, что он как луна — то полнолуние, то новолуние. Наши общие друзья присылали мне фотографии с его концертов. Ну, я вижу, что он уставший, вижу его глаза — они не горят. Но, может, это просто потому, что после концерта он уставший. Через час может быть уже другая фотография.
«Ты же дружок Лигалайза?»
— Почему после «Ляписов» ты долго не искал других артистов, которых бы продюсировал?
— Я прошел полный цикл — от самого старта группы до логического завершения ее карьеры. Есть фильм, который называется «Взлеты и падения: История Дьюи Кокса», в нем описывается жизнь музыканта от рождения до гробовой доски. Все архетипические ситуации, которые могут произойти с артистом, гипертрофированно поданы в этом фильме. Так вот, все взлеты и падения я увидел. Другое дело, что началось после. Я для себя решил, что не буду второй раз в ту же воду входить, мне хотелось реализоваться в чем-то другом.
После «Ляписов» я не искал новых артистов — устал я от них. Потому что для такой профессии нормальны определенный нарциссизм и эгоцентризм, только такие артисты добиваются успеха. Но когда этого много, то этим пресыщаешься и начинаешь думать: «А кто я такой? Почему я должен прогнуться?» Понимаешь, что все эти вопросы уже надоели. Поэтому у Лигалайза я не продюсер, а директор. Это разные функции — я помогаю, но мы не рулим кораблем вместе.
— Как случилось так, что белорус стал директором российского рэпера Лигалайза?
— Я работаю с Лигалайзом уже полгода. Произошло это так. Мне позвонил Гена Шульман (один из первых белорусских бизнесменов в сфере шоу-бизнеса, директор продюсерского центра «Класс клуб джаз крафт». — Прим. ред.) из Тель-Авива и говорит: «Ты же дружок Лигалайза? Сделай его концерт в Израиле». Я созвонился с Лигалайзом, мы обсудили концерт, и он предложил мне стать его директором.
— Вы давно знакомы?
— Когда Сергей Михалок ушел в завязку, начал здоровый образ жизни и стал качаться, то это все очень легло на Лигалайза, Михалок на какое-то время стал его кумиром, и Лигалайз ездил за концертами «Ляписов». Я помню, как он однажды принес в гримерку дальневосточного краба. Ты знаешь, что такое настоящие крабовые палочки?
— Нет, конечно. Я же из Беларуси.
— Я тоже из Беларуси, но Лигалайз меня угостил. Это фаланги гигантских полутораметровых крабов, и все мясо находится именно в этих фалангах. Крабовые палочки, которые в магазинах продаются, — это имитация настоящих, которые внутри, под панцирем. По вкусу чуть-чуть напоминают, но это нельзя даже сравнивать.
Потом он приезжал в Беларусь ко мне в гости, мы вместе ездили на Браславские озера. Лигалайзу очень понравилось белорусское гостеприимство и природа. Я ему показал, что такое Западная Беларусь. Он не представлял себе, что такое есть — это же Европа, считай, в России такого не увидишь.
— Как работается белорусу с российским артистом в 2023 году?
— Я всегда работал с проектами как продюсер — либо продюсер проекта, либо исполнительный продюсер. А сейчас я директор. Вообще я плохой директор, но меня взяли как опытного генерала.
А как работается с российским артистом в это время… Конечно, я дал согласие только потому, что наше с Лигалайзом видение того, что происходит сегодня на постсоветском пространстве в Восточной Европе, эта война чудовищная — это все вписывается в наши общие представления о добре и зле. Он, громко хлопнув дверью, уехал из России вместе с Павлом Мунтяном, это создатель и продюсер «Мистера Фримена», наш общий друг, они сделали клип на песню «Мир вашему дому».
Я подписался потому, что Лигалайз занял правильную и активную позицию. Для меня это все-таки не этническая разборка, а эволюционная. Я знаю, что такое «совок», и я его не хочу. Я был в Северной Корее и видел, как это может быть ужасно. А в чем этот разлом эволюционный? В том, что-либо ты уважительно относишься к персоне, вообще к любой персоне, либо ты смотришь, как ее нагнуть. Эта проблема в Беларуси точно такая же, как и в России. И отчасти те русские, которые с этим активно не согласны, мне так же близки, как и белорусы.
— Какие у тебя впечатления от работы с Лигалайзом?
— Я сам не из рэп-культуры и могу говорить, не находясь внутри этой движухи. Лигалайз — один из первых рэперов, все, кто на постсоветском пространстве увлекался рэпом, знали, кто это такой. Он такой олдскульный рэпер-долгожитель, и мне нравится с ним работать.
Я очень уважительно отношусь к его позиции. Он комфортно существовал в Москве и в России вообще, но сорвался, выпустил антивоенный альбом и призвал к миру — я такое люблю. Мне не нравится, когда главное — просто зарабатывание денег. У Лигалайза есть свой месседж, он активен в соцсетях, постоянно о чем-то там спорит, подписывается, отписывается. Я когда это вижу, то думаю: «Бедный Лигалайз!» — а он все равно лезет в это, вступает в дискуссии.
И я уважительно отношусь к его творчеству. Я все-таки не из рэп-тусовки, мне ближе другая музыка, но Лигалайз — профессионал. Я раньше не видел, чтобы люди так много репетировали, он трудоголик.
— Ваше сотрудничество требует от тебя много сил и времени?
— Я ездил с Лигалайзом в Казахстан, недавно приехал из Риги, скоро поеду в Вильнюс. Но мне не всегда надо ездить вместе с ним — организацию концертов мы поручили крутому агентству, которое также работает с Сергеем Михалком. Решили, что стартовать лучше так.
Я доволен, и спасибо Лигалайзу, что позвал, сам бы я не просился и даже не думал, что так быстро соглашусь, потому что до этого для себя решил, что больше с артистами не хочу работать.
— Макс Корж — это конкурент Лигалайза?
— Макс Корж не выражал никакой позиции, а сейчас позиция ценнее, чем популярность песен. То, что делает сегодня Лигалайз, — это не настолько массовая культура по сравнению с творчеством Коржа.
«Это быстро не растворится и будет преследовать нас несколько десятилетий»
— Как ты оцениваешь то, что сейчас происходит в белорусской музыке?
— Недавно я был на концерте белорусской группы «Петля Пристрастия» в Варшаве — в шикарном клубе с хорошими барами, с просторной курилкой, хорошими звуком, светом, сценой, а на ней — коллектив в прекрасной форме.
И самое главное — там было человек 400 зрителей. Мы знаем, сколько стоил билет, и мы прикидываем, какая сумма сбора получается на выходе. Это такая сумма, которая теоретически дает возможность белорусскому музыканту, даже не заезжая на родину, существовать за профессию, не занимаясь ничем дополнительно.
То есть музыкант может давать 30 концертов в год, и этого, в принципе, достаточно, чтобы выжить. И это очень интересно, такого раньше не было. Сейчас можно назвать, наверное, 20−30 городов, где точно есть белорусская диаспора, у которой есть желание собираться вместе и тусоваться.
— Кого из белорусских артистов ты считаешь самым успешным на сегодняшний день?
— Мой профиль — это из андерграунда в мейнстрим. Есть много артистов, на которых я просто не обращаю внимания, насколько бы они успешны ни были. Я могу говорить только за андерграунд.
— Хорошо, у кого из представителей белорусского андерграунда есть шансы выйти в мейнстрим?
— А он уже вышел — это Илья Черепко-Самохвалов из групп «Петля Пристрастия», «Кассиопея» и Polyn. Как-то я был на концерте, где он один под гитару пел свои песни — это просто какие-то шаманские камлания (песнопения. — Прим. ред.)!
Если бы он жил в другую эпоху и в другом месте, то все равно бы был значимой фигурой. Отличные поэзия, музыкальная культура, мастерское владение голосом — какие-то модулирования, которые идут изнутри, специально так сделать не получится. Илья — это человек, который и много слышал, и многое умеет. Если бы его заметил какой-то толковый лейбл, то, возможно, у него был бы гораздо больший успех и популярность к нему пришла бы быстрее. Но андерграундные артисты могут рассчитывать только на свои силы.
— За время нашего разговора у меня появилось ощущение, что тебе нравится жить не в Беларуси. Ты скучаешь по дому?
— Люди в моем возрасте, которым уже за 50 лет и которые были вынуждены уехать, конечно, хотят домой. Да и у молодежи то же самое.
После концерта «Петли Пристрастия» я получал в гардеробе куртку и услышал очень знакомую фразу — молодой парень говорил девушке, что недавно слез с антидепрессантов. 50% уехавших могут про себя рассказать такую историю.
Такое быстро не растворится и будет преследовать нас несколько десятилетий. Это интересно, это что-то новое в развитии народа. Можем ли мы вообще оставаться белорусами на чужбине? Наверное, можем. Есть же Ивонка Сурвилла (председатель Рады Белорусской Народной Республики в изгнании. — Прим. ред.). Она большую часть жизни не в Беларуси, но она белоруска.
Читайте также
