36-летнего минчанина Дениса Князева задерживали за три года несколько раз, в рамках административных и уголовных дел. Год назад его бывшая девушка сбросила фотографии мужчины с акций протеста в чат-бот «ГУБОП», результатом чего стали задержание, избиение, три месяца под стражей, суд, три года «домашней химии» и 30 суток якобы за «нарушение учета», на котором он даже не стоял. Денис за год успел побывать в изоляторах на Окрестина, Володарского и Скорины. Бывший политзаключенный даже написал большой рассказ о своих задержаниях (мобильная и компьютерная версии). Правозащитный центр «Весна» рассказывает историю бывшего политзаключенного Дениса Князева.
«Вдруг они сломали дверь»
Дениса задержали в рамках уголовного дела после того, как его бывшая девушка «слила» его 11 фотографий с акций протеста в чат-бот «ГУБОП». До задержания мужчина жил с 11-летней дочерью в деревне под Минском.
«Когда дочь играла в игрушки, а я читал новости и пил кофе, ГУБОПиК отправил своих людей (группу захвата), чтобы задержать нас. С утра я заметил несколько людей, которые ходят по проезжей части вблизи моего дома и всматриваются в наши окна. Также вблизи моего дома курсировали два тонированных микроавтобуса — их я заметил, когда делал себе кофе. Никаких звонков на наши телефоны и стука в дверь не было. Вдруг они сломали дверь. И в детской мы увидели около 10 вооруженных людей с автоматами и пистолетами, в бронежилетах и со щитами. Они ударили меня около пяти-семи раз прямо на глазах у моего ребенка. Затем они меня подняли и показали их смартфон с фотографиями. На фотографиях я увидел себя в одежде, которую я выбросил около двух лет назад, а также там я был без бороды. Поэтому я попытался соврать, что на фотографиях не я, а какой-то другой человек. Но они ударили меня снова три-четыре раза, а потом сказали, что моя сожительница (моя бывшая девушка) сказала, что на фотографиях я. Тогда я согласился. Больше не было смысла отказываться, так как они начинали злиться. Я не хотел, чтобы ГУБОП сломал мне руку или ногу просто потому, что я оказал какое-то сопротивление».
После этого сотрудники искали в смартфоне и ноутбуке фото Дениса с акций протеста 2020 года.
«ГУБОП также интересовался, с кем я живу. Я сказал, что живу один с дочкой, забочусь о ней. На что получил оскорбление, что, мол, не педофил ли я. Я не реагировал на их бесчеловечные выпады, а просто спокойно объяснял, что нет».
Когда Денис рассказал, что на доме стоят камеры видеонаблюдения, силовики вдруг начали надевать свои маски, чтобы скрыть лица. В результате мужчину с маленькой дочкой забрали из дома. Денису надели наручники сзади и сказали закрыть дом.
«Я был в наручниках, воспринял это как издевательство, но решил не обращать внимания — просто передал ключи дочери и попросил закрыть дом ее. Дальше меня отвели в микроавтобус. А дочку посадили отдельно в какую-то другую машину.
Возле микроавтобуса ГУБОП стал решать вопрос, в какой приют везти мою дочь. Я на все их вопросы только говорил, что у дочери есть бабушка (моя мама), которая может о ней позаботиться. Мне ничего не ответили — я так и остался в неизвестности, куда отвезут мою дочь».
«Мои ягодицы и обе ноги были черными из-за многочисленных ударов»
Дениса и его дочь привезли к зданию ГУБОПиКа, возле которого их ждала мать девочки, но она отбежала от нее. По словам мужчины, в ГУБОПиКе избивали людей — он слышал крики, удары дубинками и щелчки электрошокера, когда его вели по коридору. Затем избивали и самого Дениса:
«Из историй людей я знал, что говорить, чтобы они прекратили избиение, но я успел получить около 20 ударов. Мои ягодицы и обе ноги болели и были черными из-за многочисленных ударов».
Сотрудники ГУБОПиКа хотели записать с ним «покаянное» видео, но это у них не получилось:
«Мужчина из ГУБОП объяснил мне, что теперь со мной будут записывать покаянное видео. И он начал диктовать слова, которые я должен был сказать. Мне слова не нравились и я не хотел записывать видео. Поэтому я часто останавливался, запинался и стонал, шептал некоторые слова, забывал другие слова и т.д. Мужчина пытался записывать видео снова и снова. В конце концов он сдался, положил свой смартфон на стол, сделал несколько быстрых шагов, чтобы разбежаться, и ударил меня в грудь своей ногой. Я вылетел из кабинета и почти сломал дверь. По привычке я сразу встал. Но тот мужчина очень сильно рассердился, что я не подчиняюсь, и что я быстро встал. Он сказал, что мне „было недостаточно“. Он быстро позвал другого мужчину из ГУБОП. И когда тот другой держал меня за руку, этот со всего размаха ударил меня кулаком в то же самое место в груди. Я снова вылетел из кабинета и упал. Но я решил больше не вставать. Я понял, что мне нужно стонать и тяжело дышать, чтобы заставить их думать, что я травмирован. И они сразу же прекратили меня избивать».
Из ГУБОПиКа Дениса увезли на составление административного протокола, но получилось это сделать только в третьем РУВД, так как в первых двух отказались его оформлять:
«После того как сотрудник милиции услышал, что мое место рождения — Украина, он просто отодвинул протокол и молча вышел», — рассказывает один из случаев в милиции мужчина.
«Окрестина как настоящий концентрационный лагерь»
Протокол за «хулиганство» по ст. 19.1 КоАП составили на Князева в Советском РУВД. После ночи в местной камере Дениса увезли на Окрестина.
«Там меня заставили полностью раздеться, поприседать, издевались надо мной и хихикали, что я такой избитый. Окрестина, к сожалению, как настоящий концентрационный лагерь.
Местные заключенные — это честные белорусы. Было очень интересно разговаривать друг с другом, слушать истории, обсуждать возможности по работе и рабочие моменты, продажи, профессии, путешествия и поездки на отдых. Мы играли в игры на воображение, играли в слова, а также разгадывали загадки. Я получил много контактов интеллигентных и умных людей.
Местные сотрудники — по большому счету обычные милиционеры, которые носят маски, чтобы скрыть свои лица. Эти служащие постоянно упрекают, осуждают и оскорбляют людей в камерах, они грубят и часто произносят ужасные и унизительные слова о тех, кто находится в камерах.
Каждый день утром и вечером проводятся проверки. Во время таких проверок людям нужно выйти из их клеток и встать у стены, широко расставив ноги. Сотрудники часто ударяют людей по ногам резиновыми дубинками без каких-либо оснований. Им просто нужно, чтобы люди страдали и чувствовали боль каждый день.
Если кто-то начинает терять силы и закрывает глаза на пару минут в камере, а это замечает неподалеку сотрудник, то всем людям приходится вставать, и так нас всех заставляют стоять половину дня».
«Я мог уйти из суда и быть свободным, но милиционер попросил остаться»
Денис, как и остальные заключенные, содержался без передач, личных вещей, лекарств, постельного белья и матрасов и средств личной гигиены. Их не водили на прогулки и в душ.
«Все люди просто сидели на полу с постоянно включенным светом, который не выключался даже ночью. В каждой камере есть умывальник и кран с горячей и холодной водой.
Также в каждой камере есть дыра в полу с еще одним краном, работающим в качестве туалета. Это все удобства, которые есть. Просить в камерах можно только мыло и туалетную бумагу. Просить такое каждый день для нас было унижением».
Дениса перебрасывали в разные камеры. В какой-то момент он оказался девятнадцатым в трехместной.
«Когда пришло время ложиться спать, один человек в шутку стал возмущаться, мол, зачем в Беларуси вообще покупать дорогую и качественную одежду, если все равно тебе придется спать в камере на полу под батареей. И он демонстративно снял свою теплую красивую байку, расстелил ее на полу и лег, попутно ударив рукой в радиатор отопления. Мы долго смеялись. Ночью мы спали по очереди. Я спал на единственной прикроватной тумбочке, сидя».
На третьи сутки после задержания Дениса увезли на суд:
«Меня и еще четверых запихали, в прямом смысле слова, в белый милицейский внедорожник в маленькую камеру сзади — она была всего на два места. И то, вдвоем там было тяжело вместиться… Я ехал стоя. Было невыносимо жарко, с меня тек пот ручьями, а ехали мы достаточно долго. Но зато я смог хотя бы немного посмотреть город через небольшое окошко в этой клетке в машине. Но вскоре оно запотело от нашего дыхания, и я перестал что-либо узнавать — все расплывалось. Вентиляции никакой не было. Трудно было дышать.
Когда нас выгрузили, меня позвал старший милиционер и сказал, что меня знает как хорошего человека. Я обычно помогаю школам, детским садам и церквям вблизи моего дома. Он сообщил мне, что если я не хочу месяцами есть тюремную кашу на Окрестина, то мне надо сказать, что я ругался матом, размахивал руками и кричал на улице в определенном месте в определенное время. Я так и сделал на суде. Все три милиционера были свидетелями на судебном заседании и давали одинаковые лживые показания. Никого не смущало то, что на ближайшем подъезде висела видеокамера. А само место задержания находилось во внутридворовой территории, по которой милиция никогда не ездит. Хотя милиционеры утверждали, что они там проезжали мимо по пути в отделение. Ложь от милиционеров была такой очевидной, но судью это нисколько не смущало. Дополнительно я добавил, что у меня маленький ребенок на иждивении, и что я отец-одиночка. Судья обратил внимание на мои слова. Сделал перерыв и стал кому-то полчаса звонить, с кем-то ругаться. И меня не отправили на Окрестина. Вместо суток я получил штраф — сумму почти 1000 белорусских рублей (около 500 долларов). Это меня расстроило. Я мог оставить суд и быть свободным, но милиционер попросил остаться по какой-то причине. Я не понимал зачем».
«Сотрудники сообщили мне, что, мол, из-за меня моя дочь убежала в какой-то лес»
За Денисом приехали сотрудники ГУБОПиКа. Они были недовольны тем, что мужчину не арестовали и снова не отправили на Окрестина. Поэтому сейчас Дениса Князева задержали в рамках уголовного дела.
«По дороге сотрудники выясняли между собой, к какому следователю меня привезти на оформление по поводу уголовного дела. Они выбирали человека, которому скоро на пенсию, который бы выполнил все их планы и задумки без лишних вопросов. Было видно, что таким образом они подставляют и шантажируют других сотрудников в государственной системе».
Мужчину привезли к зданию Центрального следственного комитета.
«Когда мы подъехали, сотрудники ГУБОПиКа сообщили мне, что, мол, из-за меня моя дочь сбежала и убежала в какой-то лес. И что какие-то люди искали ее в лесу целых два дня. Эта информация просто выбила меня из колеи. Я почувствовал, что теряю землю под ногами. Работа моего мозга остановилась, вокруг резко все потемнело и стало размытым. Хочу сказать, что все эти предыдущие избиения, удары, грубость и невежество я перенес нормально. Но на этот раз я был в ужасе. Я постоянно представлял мою маленькую дочь одну в лесу в попытках найти какую-нибудь тропинку, чтобы выбраться из леса».
«ГУБОПиК стал душить меня за горло»
Дениса завели внутрь здания Следственного комитета с опущенной вниз головой и руками за спиной. Там сотрудник ГУБОПиКа еще несколько раз ударил мужчину. В кабинете ему давали подписывать документы, но совсем с другими статьями — не по ст. 342 Уголовного кодекса.
«Я смотрел на документы, но ГУБОП закрывали все детали своими руками. Они всунули мне ручку и начали торопить подписывать документы. Я только видел области для подписи. Я быстро понял, что эти документы содержали какие-то уголовные статьи. Они были о чем-то другом, не о моем случае с фотографиями.
Вдруг в моей голове как будто сверкнула молния: я выхватил все документы и быстро порвал их на части. У мужчин из ГУБОП случился припадок ярости. Они начали кричать и нападать на меня. Я пытался от них отстраниться. Затем они набросились на меня, я рухнул на какие-то двери, которые распахнулись, и я упал на пол в другом кабинете, где вокруг была куча столов со множеством папок и горами документов на столах. Губоповец стал душить меня за горло. Но в кабинете вокруг оказалась куча следователей. И они стали кричать на них, чтобы те меня отпустили. Женщины кричали на них: „Что вы делаете, сволочи?! Прекратите его душить!“ Мужчины кричали: „Что вообще происходит?! Уберите от него свои руки!“ Затем какой-то старенький главный следователь попросил меня сесть перед ним. И приказал ГУБОП сесть от меня на дистанции. Они сели не слишком далеко от меня.
Старший следователь спросил меня, почему я такой напряженный, весь на нервах, почему у меня трясутся руки. Я рассказал ему ту историю, которую сотрудники ГУБОПиКа рассказали о моей дочери. Он удивился и спросил меня, верю ли я в эту историю. Я задумался и начал анализировать: сказал, что моя дочь очень маленькая, что она была в центре нашего города, что леса находятся далеко за городом… И, вероятно, она бы просто не смогла добраться до какого-нибудь леса вообще… Он сказал: „Правильно, пожалуйста, не верьте абсолютно всему, что вам говорит ГУБОП“. Я был просто удивлен. И я заметил, как сотрудники ГУБОП начали снова злиться».
«Сотрудники говорили, что сделают из меня калеку»
Из Следственного комитета в ИВС на Окрестина Дениса увезли те же сотрудники ГУБОПиКа. Из здания мужчину выводили с опущенной головой вниз и руками за спиной.
«По дороге сотрудники начали осуждать и оскорблять меня. Они сказали, что после того, как мое уголовное дело подойдет к концу, они добавят остальные мои фотографии с протестов (впоследствии я узнал, что в уголовное дело они добавили только 6 фотографий из 11, которые у них были). Сотрудники говорили, что если увидят меня на одной из улиц, то сильно побьют, что сделают из меня калеку. Я начал спрашивать у них, зачем они солгали насчет моей дочери, зачем они это все делают со мной и другими людьми, зачем они разрушают нормальную жизнь людей. Они отказывались отвечать. Они сказали мне, чтобы закрыл рот. И они также сказали, что за то, что от меня было так много вопросов к ним, они теперь сломают мне пальцы. Я мгновенно сжал пальцы в кулаки. Мужчина из ГУБОПиКа пытался разжать мои кулаки, но я оказался сильнее. Мы уже почти были около Окрестина. Он это осознал и начал меня оскорблять. Он также сказал, что они добавят мне какую-то метку в Окрестина, что, мол, я пытался сбежать от них во время поездки. Я понял, что это было своего рода местью за то, что я избежал суток по административному делу, и что они не смогли мне сломать пальцы. И мы снова въехали на территорию Окрестина. Мне повезло, что это произошло довольно быстро — если бы дорога была длинной, то я бы действительно приехал на Окрестина со сломанными пальцами. Я уже описал повседневное отношение на Окрестина выше».
Действительно, из-за такой метки от ГУБОПиКа у сотрудников ИВС было предвзятое отношение к Денису. На проверках его ставили «бабочкой». Ему нужно было подойти к двери, где открывалось маленькое окошко, и просунуть руки в него, а милиционеры надевали ему наручники. Когда дверь открывалась, Денису нужно было выходить по-особенному: не просто головой вниз, а почти касаясь лицом пола. Он также должен был встать особым образом у стены: головой вниз, касаться стены головой, а руки в наручниках мужчина должен был за спиной вытянуть вверх, и также касаться ими стены.
«Это было перевернутое положение. Как мне потом объяснили люди — это была форма пыток под названием „бабочка“».
«Пытался нас убедить, что мы все сгнием в колониях и тюрьмах»
Дениса снова поместили в изолятор на Окрестина — только уже в рамках уголовного дела. В одноместном карцере он был двенадцатым.
«Каждые два-три дня где-то после обеда к нам приходил начальник. Нам говорили, чтобы мы стали спиной к двери на расстоянии, держа руки за спиной. Открывались двери, а дополнительная решетка оставалась закрытой. Далее нам говорили повернуться. Это было похоже на какой-то бездушный дешевый зоопарк, где мы были в качестве неухоженных животных, а с другой стороны решетки были хамоватые посетители. И начальник начинал каждого из нас по порядку и отдельно оскорблять и унижать. Часто вспоминал 2020 год со словами, что его дети тогда из-за нас боялись выходить на улицы. Также он пытался нас убедить, что мы все сгнием в колониях и тюрьмах. Что он лично будет за этим всем следить. Мы пытались возражать, но потом нас либо избивали, либо лишали обеда, ужина, или долго не позволяли ложиться спать. Некоторые люди не могли это все терпеть, и когда до них доходила очередь, начинали себя сами оскорблять, чтобы не услышать ничего от начальника. А в это время начальник расплывался в улыбке и хвалил человека за издевательства над самим собой. Вся эта сцена начинала напоминать какую-то психиатрическую больницу».
«Сказали, чтобы измерить мои увечья, нужна рулетка»
Денис сообщал следователю, который приходил к нему на Окрестина, о нечеловеческих условиях, что он со своими сокамерниками спит на полу и голодает. Но следователь только говорил, что это нормально, что ему и другим вообще повезло. Мужчина показывал ему свои увечья, на что следователь только просто смотрел в документы и не обращал никакого внимания. Денису предъявили обвинение по ст. 342 Уголовного кодекса и избрали меру пресечения в виде содержания под стражей — его этапировали на Володарку, где он провел три месяца до суда.
«Нас стали осматривать и спросили, есть ли у кого увечья и травмы. Из всех присутствующих гематомы были только у меня, поэтому только я об этом и сообщил. Мне сказали раздеваться. Один из „корпусных“ достал линейку и сказал, что теперь будет измерять мои ушибы. Я ему сообщил, что был сильно избит, что до сих пор болят грудь и ноги сзади. Далее я услышал смех сотрудников: они сказали, чтобы измерить мои увечья, нужна рулетка, но у них ее нет — есть только линейка. Других задержанных попросили выйти. И у меня начали спрашивать, кто меня избивал и где. Я сообщил, что это были сотрудники ГУБОПиКа в их отделении. „Корпусные“ меня спросили, буду ли я писать жалобу. При этом они смеялись и говорили, что это плохая идея. Я сообщил им, что знаю, что уголовного дела в отношении них все равно не откроют. До сих пор, насколько мне известно, не возбудили ни одного дела против них, хотя люди обращались. Да и мне никто попросту не даст зафиксировать мои увечья. Далее „корпусные“ сказали: „Правильно, верное решение“. И предложили мне придумать, где я мог „до“ упасть. Далее двое „корпусных“ сказали, что им уже надоело и неинтересно это все слушать, и они ушли. Я остался с одним „корпусным“, который предлагал версии произошедшего со мной: „упал с дерева“, „упал на лестнице“, „упал в ванной“, „выпал из окна в доме“ и т.д. Я ему сказал, что нельзя упасть в ванной и получить такие повреждения, как у меня. Сотрудник согласился со мной. И я, вздохнув, предложил написать, что я упал на крыльце в своем доме. „Хотя, на крыльце моего дома всего одна ступенька — там тоже так упасть нереально“, — подумал я про себя. Далее „корпусный“ все зафиксировал, размеры гематом определил на глаз, дал мне подписать документ. Сотрудник мне сообщил, что фиксировать нужно все для того, чтобы к Володарке не было никаких претензий от других надзорных органов».
«Если кто-то получал больше одного письма за раз, то просто сиял от счастья»
Бывший политзаключенный отмечает, что в неволе его очень поддерживали письма с воли и переписка:
«Вообще письма очень помогали сконцентрироваться, заняться внутренним миром и планами на будущее. Их нам приносили после обеда. И всегда это было своеобразным праздником. Если кто-то получал больше одного письма за раз, то просто сиял от счастья. А все остальные люди его хвалили и радовались вместе. В листах могли быть отдельные фотографии (буквально несколько штук) или просто лист с фотографиями в виде коллажа.
Каждое письмо проверяет цензор. Я видел, как ребятам приходят возвратки. То кто-нибудь нарисует детский садик, а вокруг тюремный забор. То Дед Мороз мчится с мешком подарков из… тюрьмы. То на рисунке цензору не нравятся тараканы или усы. Также не позволяли описывать людей в камере, количество и условия. Загадки на политическую тематику тоже не допускались. Все это либо подчеркивалось, либо помещалось в возвращенных письмах».
Три месяца Дениса удерживали на Володарке. 22 декабря над ним был назначен суд:
«По пути в автозаки раздавали тюремные бутерброды — это просто кусок черного хлеба с куском колбасы и все в пакетике прозрачном».
На суде в клетке мужчину удерживали в наручниках. Денис признал вину. Ему назначили три года «домашней химии» и освободили в зале суда. За четыре месяца Дениса так и не поставили на учет в уголовно-исполнительной инспекции.
«Стали удивляться, что мне выписано 30 суток ареста»
Когда весной этого года Денис уезжал утром от своей мамы, то на выходе из подъезда на него набросились неизвестные в гражданской одежде с криками, что он террорист и задерживается по террористической статье.
«Я вообще не понимал, что происходит. Мне застегнули наручники и повели головой вниз в какую-то машину. В машине меня стали оскорблять и унижать. Но я ничего не отвечал, так как на хамство я не реагирую. Мы приехали в РУВД Минского района. Они оскорбляли меня, а потом добавляли, что я какой-то „вежливый немец“. Наверное, они хотели меня спровоцировать. В итоге они сдались со своими расспросами. Отвели меня на третий этаж в свой кабинет. Распечатали документы и стали удивляться, что мне выписано 30 суток ареста. Я только не понимал — почему так много. И спрашивал, можно ли их уменьшить до 10−15 суток. Но я все равно не понимал, за что. Мне только отвечали, что сами не понимают, что это не они решают. Мне сказали, что арест был выписан прокурором».
В РУВД Минского района мужчине также устроили допрос милиционеры:
«Мне сказали сесть на стул, стали сразу оскорблять и унижать. Спрашивали, зачем я ходил на протесты. Говорили, что то, что мне дали ограничение свободы, а не лишение — это ошибка. Они говорили: „Почему тебе дали „домашнюю химию“, а не колонию?“ Я только думал про себя, что то, что вам дали такую работу — это ошибка. Мои мысли были: „Почему вам дали такую работу, а не колонию?“ Дальше они говорили, что я должен готовиться к тому, что скоро поеду в лагерь. Что мне дадут два года. Что нашли еще 5 моих фотографий. Что я плохой отец и остальное».
«Ночью будили, стуча дубинками в дверь»
Отбывать 30 суток ареста Князева направили в ИВС Минского района на Скорины. В двухместной камере сразу содержались семь-десять человек.
«Все люди просто сидели на полу с постоянно включенным светом, который не выключался даже ночью. Дополнительно ночью будили по четыре-пять раз, стуча дубинками в дверь, заставляли подниматься и подходить к двери, чтобы назвать свои данные — то статью, то фамилию, то день рождения. Спать некоторым было очень тяжело, многие не высыпались и были в стрессе. Дополнительно каждое утро при подъеме и каждый вечер перед сном включали гимн. Скажу, что это никак не способствовало его восприятию. Наоборот, гимн все воспринимали крайне негативно и как пытки. Обычно все вечером во время гимна вставали в шеренгу и пытались его перекричать словами: „Мы долго это будем терпеть? Долго!“
Половину месяца я постоянно и упорно просил вывести нас на прогулку, завести в душ, сообщить обо мне родственникам, поздравить мою дочь с днем рождения — но вскоре я понял, что обещания милиционеров являются лишь отговорками и ложью. Я был удивлен, что даже начальник и заместитель начальника ИВС соглашались, а потом ничего не выполняли. Нам говорили, что дворика нет, потому, что он на ремонте. Хотя при этом каждый день обычных (не политических) задержанных людей водили во дворики несколько раз- мы это прекрасно слышали. Так же было и с душем — для нас он то отсутствовал, то был сломан, то там не было горячей воды.
За стенкой была такая же камера, как у нас, но там сидели женщины по политическим мотивам. Мы с ними разговаривали. Также была большая политическая камера напротив — там сидели люди, человек 20, по „административке“ за политику. Поняли мы это по тому, что ночью будили только нашу камеру и те две. Слышны были слезы и крики девушек, а также просьбы людей пожилого возраста. Когда на проверках выводили девушек и те разговаривали с милиционерами на белорусском языке — милиционеры издевались, шутили и посмеивались над их белорусским языком. Также были слышны унижения».
«Отвели в камеру со словами, что сейчас я стою на учете»
На 29-й день ареста Дениса к нему пришла инспектор с милиционерами и наконец поставила его на учет.
«Также она заставляла подписать бумаги по новым статьям. Угрожала мне тем, что дочь заберут в приют. Что больше я никогда не увижу ее. Что меня отправят на месяц на лечебно-психиатрическую экспертизу (в „Новинки“). Что я отсюда не выйду еще месяц. Что я сразу пойду в колонию. Попутно меня оскорбляли и унижали. Я никак не реагировал, пытался только объяснить, что я обычный человек и что очень люблю свою дочь. В итоге все закончилось тем, что мне сказали „заткнуться“ и писать, что отказываюсь все подписывать. Момент был очень напряженным. Я даже не понимал, что будет дальше. Но дальше меня просто отвели в камеру со словами, что сейчас я стою на учете. Также смеялись, что пока у меня нарушений по отбыванию нет. А я только хотел спросить, почему я тогда сижу здесь 30 суток, но решил опустить этот вопрос. Не хотелось еще получить ведро грязи в свой адрес и дополнительные сутки».
«Когда я шел на отметку — мама меня крестила, чтобы вернулся»
На учете в уголовно-исполнительной инспекции Денис пробыл всего пару недель. Как отмечает мужчина, даже эти визиты туда сопровождались оскорблениями и угрозами.
«Приходилось отмечаться каждую неделю во вторник и пятницу. Мне требовалось время подготовить все дома и разобраться с документами. Каждый раз, когда я шел на отметку, — мама меня крестила, чтобы я вернулся. Меня такое положение дел сильно волновало. Я не знал, были ли у меня нарушения, например, за вчерашний день или нет… Может, я был в душе и не услышал, как приехала милиция с проверкой. Или, может, я крепко спал и не слышал стуков в дверь. Также я иногда не успевал вовремя прийти домой. Поэтому на отметку я шел с зубной щеткой, пастой, полотенцем и курткой — все в пакете. Готов на очередные „сутки“. Это была своего рода лотерея.
Каждый день за мной тоже могли приехать и задержать. Ведь я понимал, что в милиции было все готово для моего перевода в колонию. Им то ли нужен был повод, то ли просто до меня пока не дошли по списку, то ли решали, по какому поводу меня обвинить. Я же был как на ладони. Поэтому спешил с подготовкой к отъезду. Не мог просто так все взять и бросить. Но некоторые вещи, конечно, я сделать не успел».
Милиционеры приезжали домой с проверками к Денису каждые два дня, в том числе вечером.
«Помню, один раз я пришел на отметку, назвал свою фамилию, имя и отчество, а инспектор, которая сидит передо мной, даже не поднимая глаз, глядя в документы, сказала, что мне выписано 15 суток. Я спросил, почему. А инспектор сказала, что в прошлый раз я не пришел и не расписался. Я возразил, что приходил, но инспекторы мне сами сказали не расписываться. И тогда я услышал следующее: „А, ну тогда ладно, можешь идти“. И она снова даже на меня не посмотрела. Такое впечатление, что всем в этой уголовной исполнительной инспекции было все просто без разницы. Я был в шоке. Как можно вот так оперировать с человеческой свободой — закрыть или не закрыть. А если бы я просто промолчал? Это было просто возмутительно».
Из-за постоянной угрозы нового задержания и усиления наказания Денис покинул Беларусь и сейчас находится в безопасности.