Виталий Гурков переехал в Украину еще до выборов 2020-го. По телефону он рассказывает, что не общался с журналистами около трех лет: не видел причин и смысла, нечего было сказать или добавить. Об интервью с ним мы пытались договориться с ноября 2022 года — с того момента, когда спортсмен объявил о создании общественного объединения «Погоня» для помощи белорусским добровольцам. Через восемь месяцев Виталий согласился поговорить с «Зеркалом» о поддержке бойцов, общественной и личной жизни в воюющей стране, о своем прошлом и возможном будущем в Беларуси.
«Мы выезжали на усиление или на блокпост проверить обстановку, когда были слухи о ДРГ»
— Где вы сейчас живете и чем занимаетесь?
— Я в Киеве все это время. Сейчас работаю в Киевской федерации тайского бокса. Тренирую, преподаю — у меня две группы, персональные занятия. Также учусь в Национальном университете физического воспитания и спорта Украины, почти окончил магистратуру. Помогаю своим друзьям-воинам — и украинцам, и белорусам. Иногда в волонтерском движении участвую. Сделал операцию на коленях — вскрылись старые травмы после разных событий, испортили мне определенные планы. Сейчас занимаюсь восстановлением. Являюсь руководителем общественного объединения, которое мы зарегистрировали с добровольцами, участвовавшими в проекте «Полк Погоня». Живу интересной жизнью, одним словом.
— Вы титулованный спортсмен, почему пошли в магистратуру?
— Старшие коллеги из федерации киевской натолкнули на мысль, что мне нужно развиваться как тренеру, получать образование. Также это мое личное желание знать украинский язык, потому что я собираюсь некоторое время жить здесь, в Украине. В каких-то моментах — дисциплинировать себя, какие-то обязательства взять. Это такой интересный челлендж и саморазвитие. Интересно с моим, скажем, богатым спортивным опытом разобрать знания и с научной стороны, чтобы передавать опыт следующим поколениям.
— Как вас приняли в группе? Не каждый день учиться приходит чемпион.
— Кроме того, что я 12-кратный чемпион мира, я еще успел стать чемпионом Украины в 2022 году. У нас очень классная группа. Очень забавно, что некоторые из одногруппников меня уже заочно знали: кто-то — по спортивным заслугам, а кто-то — по Brutto, был на концертах. Мы потом вспоминали и думали, как иногда может неожиданно повернуться жизнь, что встретились в университете.
— Вы упомянули операцию. Вы все еще действующий спортсмен, или это в прошлом и в приоритете тренерство?
— Конечно, есть определенные предложения по продолжению спортивной деятельности за рубежом, да и в Украине, но я все-таки должен сконцентрироваться на тренерстве и еще некоторых делах. Но если удастся восстановиться после травм и выйти на ринг, может, еще что-то попробую. Хотя я не спешу и ничего не загадываю, потому что как спортсмен себя полностью реализовал. Путь, когда хочется что-то еще выиграть, я прошел уже давно. И давно мог закончить карьеру, но я все же нес какую-то философию, свой месседж, и каждая победа — она была не только моя личная, но и для белорусского спорта, белорусского народа. А сейчас такие времена, что я не вижу мотивации заниматься соревнованиями. Нужно что-то интересное, чтобы появилось желание сделать что-то еще. Может, только если захочу сам себе поставить новый вызов.
— В августе 2020-го участники Brutto встречались с президентом Украины Владимиром Зеленским, вы там тоже были. О чем говорили?
— Я когда-то уже давал комментарий, что это была неформальная встреча, очень по-дружески теплая, и, кажется, поводом стало выдвижение Сергея Михалка на присуждение ему звания заслуженного артиста Украины. Это был первый президент, с которым я сфотографировался (смеется). Первый и единственный. Мне он показался очень искренним и открытым человеком, приятным в общении. Больше ничего не могу сказать.
— Была информация, что обсуждали ситуацию в Беларуси.
— Я не помню. Говорили обо всем: о жизни, концертах, было много обсуждений каких-то предыдущих встреч — как я понимаю, они с Сергеем встречались уже раньше на каких-то съемках. Они друг друга знали до того, как Зеленский стал президентом. А потом через год мы, белорусско-украинская группа Brutto, выступали на концерте ко Дню Независимости Украины с песней «Воины света», которая стала символом борьбы Украины с диктатурой и российской агрессией. Мне кажется, это итоги той встречи. Теплые, очень приятные впечатления. Ничего не могу больше сказать.
— Почему вы не уехали из Украины, когда началась война, как сделали многие?
— Мы были со сборной на чемпионате Европы по тайскому боксу в Турции, и когда понеслись все эти новости (о возможном вторжении России. — Прим. ред.), уже понимали, что будет война, тем более что в Беларуси уже тогда долгое время стояли войска. Поэтому это было для меня ожидаемо. Помню, когда мы узнали о речи Путина (22 февраля 2022 года Россия признала самопровозглашенные ЛДНР в пределах Луганской и Донецкой областей. — Прим. ред.), всем тренерским составом просто думали, как бы поскорее вернуться домой, чтобы не закрыли авиаперелеты.
У меня здесь много друзей, я считаю Украину своим домом на данный момент, и это мой осознанный моральный выбор, поэтому я не уезжаю. Хотя понимаю, что могу это сделать в любой момент. И мне кажется, что только с победой Украины у Беларуси будет шанс вырваться из оков российской империи, пропаганды и диктатуры.
Я уже привык к воздушным тревогам, обстрелам. Первые дни, конечно, было страшно, ведь ты не понимаешь, как все это происходит, как себя вести. А сейчас очень спокоен, не всегда спускаюсь в укрытие. Если судьба, то судьба — тут ведь такое…
— В первые дни вы пошли в тероборону. В одном из постов в Instagram писали: «Я не крутой коммандос и выглядел как обычный селюк, не было у меня натовской формы и модных девайсов». Расскажите, сколько времени пробыли там и чем занимались.
— 26 февраля я получил оружие. Поехал к своему другу в место, где все было понятно: что делать, кому подчиняться и так далее. У нас были бывшие сотрудники спецподразделений, ветераны АТО. Каждый день в свободное время мы учились стрелять в тире, передвигаться малыми группами, проверять машины и проводить задержания, когда, например, едет тачка, в которой может быть кто-то переодетый. Были моменты, когда сталкивались с ДРГ, но я еще 25 февраля, когда ехал к штабу теробороны на своем авто, по дороге поравнялся с российской техникой. Очень удивило, что они были так близко. Тогда, наверное, страшно было всем. А когда уже присоединился к ребятам, было и немного страшно, и какая-то суперконцентрация внимания, как в спорте.
Не очень приятно вспоминать все это. Но не было никакой эйфории — максимальная ответственность. На первой же лекции по медицинской помощи стало понятно, что это не шутки, все серьезно.
Мы обеспечивали охрану одной из трасс и небольшого аэропорта вблизи Киева. Пару дней я постоял на блокпостах. Потом сформировался штаб, меня перебросили в группу быстрого реагирования — туда брали молодых парней, спортивных и имеющих опыт применения оружия. По запросам мы выезжали на усиление или на какой-нибудь блокпост проверить обстановку, когда были слухи о ДРГ и так далее. Также занимались транспортировкой гражданских — нужно было помогать людям, особенно с маленькими детьми, чтобы они поскорее уезжали из города.
Я пробыл в теробороне почти два месяца, пока вокруг Киева не стало спокойно. Освободили Бучу и Ирпень, из Черниговской области уже отогнали российские войска. Потом вышло указание, что нужно передать оружие тем, у кого есть опыт, военнослужащим ВСУ. А я никогда не служил в армии, да и вообще белорус, потому как взял под роспись оружие, так и сдал.
— У вас были какие-то перестрелки, стычки с ДРГ?
— Мне не хочется в эту тему вдаваться. Мы занимались преимущественно охраной порядка и эвакуацией гражданских.
— После теробороны не думали пойти добровольцем?
— Скажем так: у меня были определенные попытки, но они не осуществились. И я, честно говоря, об этом не жалею. Мои друзья меня, во-первых, никуда не взяли (смеется), а во-вторых, убедили, чтобы я нашел себя в чем-то другом. А такие мысли [стать добровольцем] были довольно долго.
— Не было обидно, что вас не взяли?
— Они говорили: «Если бы была какая-то военная специальность, мы бы тебя взяли. А так ты просто будешь нам обузой». Второй момент — я вообще белорус, из-за этого тоже была проблема. Вот и все.
«От ВСУ бойцы, кроме формы, почти ничего не получают. А кто закончил контракт, не может лечиться в государственных больницах»
— В ноябре 2022-го вы создали общественное объединение «Погоня». Почему и сколько вас сейчас?
— Какое-то время я помогал своим друзьям, занимался логистикой — забрать тачку на ремонт или из ремонта, купить что-то полезное — те же радиостанции или какое-то оборудование. Выезжал за границу за авто для ВСУ, передать амуницию или «снарягу» (снаряжение. — Прим. ред.), старлинки. Вот как-то так двигался и где-то в августе познакомился с ребятами из полка «Погоня». Они тогда остались, скажем, наедине со своими проблемами, были на самоуправлении, так как с августа 2022-го Вадим Прокопьев и Валерий Сахащик уже не имели никакого отношения к «Погоне».
Ребята были разбросаны по разным подразделениям. Кому-то была нужна юридическая помощь, кому-то — например, транспорт, на который нужно открывать сбор. Остро стоял вопрос о помощи после ранений. Так я сначала стал волонтером, а потом мы решили создать юридическое лицо, от имени которого можно было бы помогать добровольцам, решать их проблемы в Украине. Появилось общественное объединение «Погоня». К нему не имеют отношения какие-то политические персоны, включая вышеперечисленных.
У нас есть люди, которые уже завершили контракты и остаются в Украине, и те, кто еще служит в различных белорусских формированиях. Сейчас это 30 человек — это же дело добровольное, мы никого не заставляем вступать. Но по нашему количеству нельзя говорить о количестве белорусских добровольцев в целом (смеется).
— Чем занимается объединение?
— Мы аккумулируем запросы на помощь по мере необходимости. Не так уж много случаев какой-то экстренной помощи, ведь ребята — на обеспечении ВСУ, у многих есть свои каналы в фондах, и основные потребности закрываются. Но я лично привозил машины, один из последних наших кейсов — сбор на тяжелораненого бойца, люди перечислили даже больше денег, чем мы заявляли. Человека эвакуировали на вертолете, он пролежал почти два месяца в четырех стенах реанимации — в прошлый четверг его перевели в нормальную палату. Надеюсь, дальше пойдет на поправку.
Я почти каждый день заезжаю к нему, поддерживаю, чтобы нос не вешал. Вот еще у одного бойца очень сложная ситуация — сейчас ищем ему врача, нужно переводить его в другую клинику. Понятно, что наши добровольцы как военные получают медпомощь от украинских служб, и очень квалифицированную. Но иногда какая-то медицина [препараты] есть, а какой-то нет, надо что-то найти, докупить. Как-то нужно было постоянно держать связь с ротным медиком, чтобы передать документацию и человек получал выплаты за ранения.
У нас работает юрист, помогает военным. Вот теперь некоторые ребята смогли получить удостоверения участников боевых действий — это тяжелый кейс. Теперь мы запускаем образовательный проект вместе с бывшими добровольцами по гуманитарному разминированию. Будем переучивать ребят. Хотелось бы, чтобы были не только воюющие белорусы, но и те, кто способствует, чтобы на освобожденные территории как можно скорее вернулась мирная жизнь. Мы можем сделать очень полезное дело, это касается и репутации белорусов. Потому что мы много говорим о политике, еще что-то, но есть вещи, которые нужно просто делать руками.
— С какими проблемами сталкиваются белорусские добровольцы в Украине?
— Во-первых, отсутствие единства — все разбросаны по разным подразделениям. Но мне кажется, что это естественный процесс: люди ищут для себя условия, где будут уверены в том же командовании. Меня очень поразило, что практически все ребята заботятся о побратимах из других подразделений. Могут что-то передать из лекарств, стараются посещать друг друга в больнице. Это вызывает чувство гордости.
Есть еще проблема помощи со стороны белорусских демократических сил. Может, я ошибаюсь в этом вопросе, но по-моему это так. Я не вижу какого-то централизованного финансирования, а поддержка всегда важна. Ребятам важно знать, что белорусам, живущим в Польше, Литве или Америке, не все равно.
Ну и когда человек закончил контракт или, например, не может по состоянию здоровья быть на «нуле», появляются вопросы с легализацией. Тут мы помогаем — ребята присоединяются к нашей организации и могут получить ВНЖ через волонтерство, но это тоже нелегко. Еще в воюющей стране очень сложно реализовать себя в общественной жизни — иногда проще уехать за границу.
Я обсуждал этот вопрос с еще одним основателем «Погони», воином с позывным Сергей. По его словам, еще нет надежных медицинских программ по реабилитации раненых, работе с психологом, а еще посмертных компенсаций для родственников погибших (а если они на территории Беларуси, это вообще невозможно). Людям сложно с ремонтом оборудования и ломающихся автомобилей, с экипировкой, потому что от ВСУ бойцы, кроме формы, почти ничего не получают. Также у них есть карточки, но из-за сложностей с блокировками счетов они не могут копить на них деньги, если что-то нужно для подразделения. А вот если кто закончил контракт, а ВНЖ не было или срок истек, он не может после службы лечиться в государственных украинских больницах.
— Вы сами бывали где-то близко к фронту?
— Ну да, я называю такие вылазки военным туризмом (смеется). Был под Бахмутом несколько раз, мы привозили с друзьями разные полезные вещи. В последний раз были в конце января 2023-го, уже когда там был ад. Везли машину и должны были сначала заехать в сам Бахмут, но нас в город не пустили. Мы заезжали на позиции рядом на два-три дня.
Обстрелы, конечно, были. Артиллерия работала и днем и ночью. Все это громко. Такая рулетка: прилетит или не прилетит. Странное чувство. Очень грязно, очень холодно, разбитые дороги, машины буксовали, ломались — антуражное, интересное путешествие для опыта. Но я очень спокойно к этому отношусь: был, видел. Это же не сравнить с тем, что чувствует военнослужащий, который там уже месяц, или два-три, или вообще с начала войны. Может, поэтому я и не могу описать это как-то ярко — не о чем говорить по сравнению с тем, что переживают другие люди.
Мы посмотрели, что происходит, в каких условиях бойцы живут, послушали, что они говорят, что думают. Как и всегда, попадаются люди, которым интересно, когда приезжает тот, кто может рассказать, что происходит в Киеве, привез какие-то нужные вещи, скажет, что о них помнят и их поддерживают. Таким интересно скентоваться, пошутить, они бодро настроены. А есть те, кто просто уже устал, их это не волнует, они выполняют свои задачи — и все. Наверное, навсегда останется в памяти подвал, в котором были мужики-артиллеристы. Они выглядели как викинги. Были суровые и почти не разговаривали — такие сосредоточенные на деле.
— Вас с вашим опытом в спорте еще можно удивить суровыми мужиками?
— Безусловно. Здесь же серьезные вещи, это не на ринг выйти ногами помахать. Здесь дело жизни и смерти, поэтому всегда есть чем восхищаться.
«Я утратил с Михалком дружеский контакт»
— Пока мы с вами говорим, вы кажетесь грустным. Это такое настроение или время?
— Сейчас такое время. Один человек, с которым я давно дружил, погиб, другой лежит в больнице и останется инвалидом на всю жизнь. Поэтому настроение такое, сегодня я усталый. В начале войны еще три моих друга-украинца погибли. Занимаю себя делами, чтобы меньше об этом думать, физическими в том числе. Я работаю с людьми — когда приходишь на тренировку, погружаешься в процесс, немного отвлекаешься от этого.
— Вы один в Украине, или к вам переехали близкие, есть какая-то поддержка?
— Ну, поддержка всегда есть. Но я в Украине один, скажем так. Моя семья — это мои друзья, ученики, старшие коллеги.
— Не планируете завести свою семью?
— Я не думаю об этом. Сегодняшнее состояние меня вполне устраивает, учитывая окружающие условия. У меня все хорошо, я не чувствую себя несчастным — нахожусь в гармонии с собой. Но буду счастливее, когда мои друзья выздоровеют, когда ребята перестанут погибать, Украина победит и Беларусь будет свободной.
— То есть у вас нет отношений сейчас?
— Отношения есть всегда (смеется). Давайте опустим этот вопрос.
— По сцене скучаете? У Михалка сейчас как раз гастроли.
— Нет, не скучаю. Это был такой классный период в жизни, интересный опыт, ну и одно из детских мечтаний. Я ведь в музыкальных коллективах был и в университетские годы — такой андеграунд-рок, мы ездили с концертами по Беларуси и за границу. Было время творческой реализации. Но потом это превратилось из какого-то вдохновения в обычную рутину и уже не так нравилось. Вот и все.
— Brutto еще вернется когда-нибудь?
— Думаю, это заброшенный проект, который больше не случится. Вот вы сейчас больше знаете о Сергее Михалке. Я где-то с 2021 года утратил с ним дружеский контакт. Не было никаких конфликтов, просто я отошел от музыкальных дел, и все, занимался спортом, тренерством, перестал общаться. Как я понимаю, никто из бывших участников коллектива особо не поддерживает с ним связь. Сейчас там совсем другой состав музыкантов.
— Вам часто прилетают претензии, что с нашей земли в Украину летели ракеты, появилось ядерное оружие, что «белорусы в свое время не смогли»?
— Была ситуация забавная. Я участвовал в благотворительном аукционе, мы стоим с организатором — обращается человек: «Будем начинать мероприятие или нет? Воздушную тревогу объявили! Взлет самолетов из Беларуси!» И все сразу смотрят на меня (смеется). Говорю: «Пацаны, даже позвонить некому. Ничего не могу сделать». Все как начали ржать! Мне кажется, о белорусском народе все украинцы всё понимают. Есть определенные юридические вопросы, но они, по большому счету, решаются, хотя, может, и небыстро. Мы же вот зарегистрировали общественную организацию.
— Вы планируете менять гражданство на украинское?
— Знаете, такой необходимости нет. Белорусский паспорт мне в Украине не мешает. Хотя я переживаю, конечно, из-за репрессий, из-за наших имиджевых потерь как нации, потому что Беларусь поддерживает Россию в войне. Когда истечет срок действия, буду этот вопрос решать. Но к тому моменту, надеюсь, мы с вами уже будем пить кофе на Октябрьской и разговаривать.
«Абсолютно не переживаю, что работал на СТВ. Я никогда не предавал себя»
— Что вас сейчас связывает с Беларусью?
— Во-первых, я идентифицирую себя как белорус. Во-вторых, все же есть чувства к родине, своей родной стране. Ну и, в-третьих, все мои спортивные достижения были для Беларуси и белорусского народа. Меня многое связывает с нею ментально и эмоционально. Если кратко, то так.
— Вы работали на СТВ. Не жалеете, что были связаны с этим каналом?
— Я абсолютно из-за этого не переживаю, потому что не вижу никаких причин. Это никак не влияет на то, кто я есть, на мои личные качества. Я никогда не предавал себя. Просто была обзорная программа «Неделя спорта» — отчет о спортивных мероприятиях, и все. Я не писал текст сам — там работала команда. Кажется, за все время был всего один живой эфир, а так мы все писали заранее.
— СТВ до 2020-го не был такой площадкой пропаганды, как сейчас, но у вас тогда были вопросы к белорусскому телевидению?
— Да у меня всегда были вопросы к белорусскому телевидению, но в итоге я оказался на белорусском телевидении (смеется). И у телевидения были вопросы ко мне. Но я не работал в штате никогда — просто вел спортивные новости. Так в определенное время случайно произошло, что мне поступило такое предложение, я подумал: почему бы и нет? Тогда как раз были проблемы со сборной из-за моих убеждений. Это был для меня такой зачет в личном забеге, скажем так. Типа «вот я здесь еще побывал», несмотря ни на что. Тоже интересный опыт — посмотреть на это все изнутри.
— Вы следили за редакционной политикой, за тем, какие новости и как преподносятся?
— Нет, мне не было интересно следить за этим. Что я там могу не знать? Стоит ли смотреть то, что вам неинтересно? Что нового там увидишь? Я что, не знал, в какой стране живу?
— Многих это останавливает — связывать себя с большим гостелеканалом, на котором каждый день рассказывают, какая у нас прекрасная Беларусь.
— Так она ведь и прекрасная. Идея же хорошая! Исполнители не очень. Страна у нас офигенная, самая красивая, люди — хорошие, что может быть плохого в родине (смеется)? Меня не беспокоит то, о чем вы мне пытаетесь рассказать. Тем более что это было где-то там, когда-то там.
— Я спрашиваю об этом, потому что пропаганда — инструмент, который привел Россию к тому, что происходит сейчас, и Беларусь тоже.
— Да, но самые оппозиционеры у нас кто — Дудинский и Кохно, правильно (Денис Дудинский до протестов был ведущим на БТ, Дмитрий Кохно — на ОНТ. — Прим. ред.)? Где они были все время, спросите их. У нас разговор как-то переходит на личности, этого вообще не хочется. То, чем я занимался на СТВ, не противоречило моим убеждениям. Я не вел политических программ. Думаю, в определенный момент мои желания какого-то саморазвития пересеклись со «Столичным телевидением». И что? Точно так же, как какое-то время я был в сборной Республики Беларусь при Министерстве спорта. Это просто стечение обстоятельств.
— В марте 2020-го, в разгар пандемии, в Европе отменяли крупные соревнования, чтобы не собирать массово людей на стадионах. Вы тогда в новостях рассказывали о чемпионате Беларуси по футболу — он единственный не остановился.
— Ну, я же никого туда не звал.
— Да, но находиться на стадионе было опасно. Вы тогда не думали, что делаете что-то не то?
— Совсем нет. Тем более что с этим коронавирусом, как мы увидели, по крайней мере, в Беларуси, это личное дело каждого. Некоторых было не остановить — все ходили и на мероприятия, и в кафе.
— Но многие болели и умирали.
— Да, но это жизнь.
— Если возвращаться к 2020 году, вы пересекались с Азаренком?
— Я никогда его не видел и о его существовании узнал в 2020 году, когда завертелась эта пропагандистская машина. Я ни с кем не общаюсь из сотрудников, да и тогда особо не общался. Не слежу, что там происходит, кто работает — мне это неинтересно. Я сейчас живу в Украине и больше смотрю, что здесь вокруг меня.
— Из происходящего в Беларуси сейчас за чем вы следите, что вас волнует?
— Мне кажется, что даже той Беларуси, в которой мы все жили, больше не существует. Я стараюсь меньше следить за новостями.
— Даже за политическими судами, репрессиями?
— Не могу дать ответ на этот вопрос.
— Вообще ни за чем не следите? По вашим ответам казалось, что вы собираетесь вернуться через какое-то время.
— Через какое-то время я, конечно, вернусь. Если будет возможность. Конечно, скучаешь по родине, но есть вещи, которые нужно делать здесь и сейчас, и я не особо слежу, где что происходит. Мне не хотелось бы на эти темы говорить.
— Вы уехали до выборов. Не пожалели, что во время протестов вас не было в Минске, что вы не прошли этот путь со всеми?
— С одной стороны, было чувство, что я должен быть дома, рядом с народом, просто потому, что это исторические события. Но это быстро развеялось. Меня тогда сильно удерживали украинские друзья, говорили, что не стоит возвращаться: это бессмысленно. И я быстро понял, что остаюсь жить здесь. У меня не было надежд, что через полгода-год можно будет спокойно вернуться.
Было больно, конечно. Как и наблюдать за Майданом в 2014-м. Я хорошо помню, как днем и ночью следил за происходящим на улицах Киева. За Беларусь тоже очень болело сердце, за людей. Ни один нормальный человек не может относиться равнодушно к этому.
— Потом перестало болеть? Что произошло, что вы перестали следить за событиями на родине?
— Что произошло? Знаете, это очень трудный вопрос, дам на него страшный ответ: если все уже понятно, тебя больше ничего не удивляет. Очень тяжело было, когда события, происходившие тогда и сейчас, к сожалению, для многих внутри Беларуси стали как будто нормой, как и в Украине. Понимаете, о чем я говорю? Эти новости уже никого не удивляют — люди просто живут, адаптируются, выживают, хотят, чтобы жизнь была спокойной и безопасной. Что касается лично меня — я живу в Украине, мои друзья, дом теперь здесь, здесь тоже есть чем заняться.
— Вам кто-то из политиков нынешних импонирует?
— Нет.
— Но у вас была фотография с Зеноном Позняком.
— Да. Ну, это такая историческая личность, я считаю. Было приятно встретиться с легендой, скажем так. А каких-то фаворитов у меня нет. Может так случиться, что скоро у нас появятся еще какие-нибудь политические деятели, например из белорусских добровольцев. Среди них попадались очень открытые, искренние люди, преданные своему делу, с двумя-тремя высшими образованиями, исключительно по-белорусски разговаривающие. Это люди с Беларусью в сердце. И я очень надеюсь, что как можно больше наших ребят останутся живы после этих событий. А те, кто сейчас в политике, не факт что останутся в ней через десять лет.
— Как, по-вашему, будет развиваться ситуация в Беларуси?
— Поскольку я сказал о десяти годах, мне кажется, у нас есть какое-то время (смеется). Это зависит от самих белорусов. Насколько это время будет долгим, сложно сказать. Но быстрого решения, честно говоря, я не вижу. Это мое мнение, я не политик и не даю прогнозов. Вы же видите, что Беларусь постепенно превращается в квазигосударство и все признаки интеграции идут.
— Если бы Беларусь стала свободной, вы бы сразу поехали домой?
— Да нет, посмотрел бы сначала. Кто-то же за свободную Беларусь, а кто-то — за новую. Я хочу посмотреть и то и другое, как это будет (смеется).
Читайте также
