Белоруска Ксения Гладенькая собирается сменить имя и просит называть себя Нией. После службы в ВСУ девушка осталась в Украине, чтобы волонтерить. Хотя могла бы жить в Норвегии или Эстонии, куда переехала несколько лет назад. Почему она сделала такой выбор? Поговорили с девушкой о службе в армии, волонтерстве и жизни во время войны.
«Я чувствовала себя предателем народа, потому что уехала в спокойную страну»
Родители 30-летней Нии — граждане Беларуси, но родом из Украины и Молдовы. Девушка родилась в Минске и отучилась в колледже при МГЛУ на учителя английского языка. В 2015 году она поступила в Таллинский университет и переехала в Эстонию. Говорит, потому что «понимала, что в Беларуси не будет независимого от режима образования». Там Ния получила магистерскую степень в области международного права и прав человека. Затем училась в Норвегии.
Август 2020-го девушка застала в Европе и вместе с другими белорусами устраивала там акции поддержки. Пока не решила, что «это нечестно — находиться не в Беларуси», и в конце сентября не приехала в Минск. В первый же день на митинге Нию задержали.
— Я просидела девять суток — сначала на Окрестина, затем в Барановичах. Когда меня отпустили, я побыла еще на нескольких воскресных митингах и уехала в Эстонию писать диплом, у меня же были какие-то обязанности там. По крайней мере, я себя так успокаивала, чтобы не чувствовать сильную вину за то, что уезжаю из Беларуси, — говорит девушка.
Новость о войне Нию настигла тоже в Эстонии. Девушка рассказывает, что в начале думала о поездке в Украину, но отговаривала себя.
— Чувствовала себя предателем народа, потому что оставила белорусов в сложный период и уехала в спокойную страну. Наверное, где-то на подсознательном уровне хотела этой поездкой компенсировать то чувство вины, — объясняет она. — В то же время я работала юристом по инвестированию. Также хотела открывать свою правозащитную организацию. С другой стороны, была моделью и снималась в рекламах, каких-то незначительных фильмах — это была моя отдушина. Поэтому думала, что не должна сейчас погружаться в войну: у меня есть своя жизнь, я должна жить ею. Но чувство вины оказалось сильнее.
В Таллине собеседница ходила на митинги в поддержку Украины и акции белорусов против войны. Говорит, на одной из них стечение обстоятельств и подтолкнуло к выбору.
— На украинские акции, мне кажется, люди со всей страны съезжались — вся площадь была забита, а на белорусские приходили только белорусы, — вспоминает собеседница. — Однажды, когда включили наши оппозиционные песни, я услышала, что их поют украинцы. Подошла к ним и спросила, что они думают о ситуации, о том, что с белорусской территории летят ракеты. Два молодых парня ответили, что ракеты запускает диктаторский режим Лукашенко, а люди ничего сделать не смогут. Мы общались, и я предложила им прийти на следующие наши демонстрации, чтобы показать, что они, украинцы, не ненавидят белорусов. И они говорят: «Мы не можем — мы возвращаемся в Украину завтра». Я тогда задала, наверное, самый глупый вопрос — зачем. Они говорят: «А как зачем? У нас в стране война. Мы едем защищать нашу землю, наших родных, детей». Парни ниже меня, худее меня. Это меня так вдохновило! Я ни о чем не могла больше думать, не могла спать — была вся в украинских новостях, воспоминаниях об этих парнях, и решила поехать.
В Украину Ния въехала 8 марта 2022 года. В стране у нее были только родственники по отцу, которых она толком не знала. Говорит, что на границе повезло: дежурным на смене было достаточно объяснений, что она против белорусского режима и войны, а также записи видео с рассказом, куда и с какой целью едет.
«На мне было ужасное нижнее белье, и я боялась, что, если меня разорвет, буду некрасивой на последней фотографии»
По приезду Ния остановилась во Львове, волонтерила в местном гуманитарном центре. Рассказывает, что психологически поддерживала детей-переселенцев, находила спонсоров для материальной помощи женщинам, чьи мужья попали в плен или погибли. Помогала украинцам выехать в Норвегию, связывала с людьми, которые могли помочь на месте, потом начала доставлять гумпомощь в прифронтовые медцентры и деоккупированные села и города.
— Мы ездили в Киевскую, Черниговскую области, в госпитали Харькова и Одессы. Я находила зарубежных спонсоров, закупала медикаменты и привозила в больницы. Люди рассказывали, как жили месяцами в подвалах: у них не было воды, еды, их запугивали оружием, кого-то убивали, расстреливали, насиловали на их глазах. Меня бы это, наверное, сломало, а их нет, и их сила меня вдохновляла, — говорит девушка. — Хотя, когда первый раз ехала в Запорожье, я плакала, потому что было страшно. Очень страшно, что умру. Но я себя настраивала, что все будет хорошо. Знаете, тогда на мне было очень удобное, но ужасное нижнее белье — такие панталоны до середины бедра и выше пупка. И еще сильнее я боялась, что, если меня разорвет, я буду некрасивой на своей последней фотографии (смеется). Знаю, что это глупо, но вот у меня был такой страх. Еще помню, как-то в апреле 2022-го с другим волонтером везла много помощи туда и у него не закрывалась машина, поэтому на ночь я осталась в ней, чтобы все сторожить. Я тогда спала на картошке и тоже боялась: вдруг будет прилет, и меня, белоруску, найдут на картохе? (смеется)
Вспоминая те поездки и опасность, девушка рассказывает о курьезных случаях. Говорит, что попытками найти что-то смешное в происходящем она тогда себя успокаивала, чтобы справиться со страхом:
— Однажды мы ехали в деоккупированное село. На въезде спрашиваем тероборону: там разминировано? По их ответу понимаем, что нет. Главное, говорят, максимально держаться середины дороги. А у нас обычная машина, ни бронежилетов, ни касок, мы в простых кроссовках и кедах! Едем, вижу мины противотанковые, и понимаю, что хочу в туалет. В лес идти не вариант, и я сажусь, простите за подробности, посередине дороги и думаю: лучше вот здесь, но живая, чем в лесу, но нет. Ну и в зданиях, куда мы заходили и где до этого базировались русские, часто были расставлены растяжки. Я их не замечала, и меня могли просто в последний момент одернуть от того, чтобы я их не зацепила.
Вообще, за время, когда я начала жить в Украине, пережила, наверное, все. Бывало, пока волонтерила, могла не мыться две недели, у меня были вши. Я приехала сюда с очень длинными волосами, почти по пояс, но состригла их под каре, потому что они скатывались в ужасные нерасчесываемые колтуны. Перестала обращать внимание на внешность. Понимала, что приехала сюда не на курорт и не в отель, а на войну, что иногда буду спать, где придется, — я была готова себя стеснять.
«На допросе было ощущение, что контрразведка СБУ — мой лучший друг: даже близкие обо мне не знают столько»
Во время одной из поездок Ния познакомилась с подразделением интернационального легиона. Она предложила бойцам свою помощь в качестве переводчика и юриста — так девушка попала в ВСУ. Контракт она подписала 2 июля 2022-го и начала работать на Харьковском направлении. Оружие собеседница в руках не держала — помогала военным общаться, сопровождала раненых в больницы. Говорит, тот факт, что она белоруска, воспринимался спокойно, но сталкивалась и с негативом.
— С обычными людьми у меня не было проблем. Только однажды в гуманитарном центре женщина плюнула мне в лицо за то, что я говорю на русском языке. Это был болезненный для меня случай. А так, украинцы достаточно общительные, стараются помогать друг другу, — объясняет девушка. — Но однажды вечером я долго плакала из-за того, что один из легионеров проклинал меня, белорусских детей, говорил, что все это из-за нас, и нам всем желал смерти. Это было ужасно.
В ВСУ девушка служила недолго — через два месяца, 27 августа, военные расторгли контракт в одностороннем порядке. Ния считает, что ее уволили из ВСУ из-за того, что она белоруска.
— После увольнения я продолжила помогать бойцам — на протяжении четырех месяцев в прифронтовом городе навещала раненых солдат, привозила им какие-то продукты, вкусняшки из кафешек.
После ухода из ВСУ девушку вызывали на беседу сотрудники контрразведки СБУ из-за подозрений в шпионаже. Собеседница говорит, что после проверки никаких обвинений они не выдвигали:
— Я с СБУ встречалась очень часто: их вызывали, когда меня останавливали на тех же блокпостах и видели белорусский паспорт. Кстати, большинство из них были очень хорошие ребята, скажем так. Но я столкнулась также с сотрудниками, которые относились ко мне очень предвзято и подозревали во всем. Самый главный аргумент у них был «что вы делаете в Украине, когда можете заниматься своей жизнью в Европе».
— Спрашивали, почему я уехала из Беларуси, чем занималась в Эстонии, общалась ли с КГБ за те сутки, что сидела в Минске. Я пыталась объяснить, что в те дни, когда меня задерживали, хватали всех. Сотрудников КГБ на каждого просто бы не хватило. Их интересовали мои личные связи: с кем я общалась, кто мой партнер. Спрашивали про семью. На эту тему мне вообще не хотелось говорить: у меня сложные отношения с биологическими родителями.
Меня вроде как и не заставляли отвечать, но, когда я не хотела что-то говорить, они спрашивали: ты не хочешь сотрудничать — тебе есть что скрывать? Я им рассказала, наверное, всю свою биографию, моменты из личной жизни, которые никак не связаны с профессиональной деятельностью. Это как выворачивать душу наизнанку. Пришлось рассказывать такие вещи, которые, знаете, держишь в себе, всеми способами пытаешься преодолеть, а потом забыть. На допросе у меня было ощущение, что контрразведка СБУ — мой лучший друг, потому что даже близкие обо мне не знают столько.
В СБУ не ответили на вопрос «Зеркала» о подозрениях в отношении Ксении Гладенькой.
«Если уеду, у тех, кто на меня наговаривает, будет повод сказать, что все их слова — правда»
Сейчас Ния удаленно работает в эстонской компании как юрист. Девушка до сих пор в Украине и продолжает поддерживать военных и гражданских. Какое-то время она работала в организации, помогавшей спасателям с эвакуацией, выезжала на места обстрелов и попадания ракет.
— Помню, еще в июне прошлого года, когда меня первый раз в Харькове повезли на место прилета «кассет» (кассетные боеприпасы. — Прим. ред.), я видела очень много пострадавших и погибших, — вспоминает Ния. — У одной женщины была паника, которая граничит с истерикой, — она стояла и говорила: «Мы все умрем. Надежды больше нет ни на кого». Я не знала, как ее успокоить. Говорила: «Все будет хорошо. Сейчас приедут спасатели, наши военные воюют, защищают нас». Такие глупости! Сама растерялась. Было страшно, но, знаете, голова боится, а руки делают… Потом я прошла курсы психологической помощи и уже знаю процедуру действий. Недавно я работала в Запорожье, помогала выводить людей из опасной зоны после прилетов. И мне не столько страшен сам прилет. Меня больше пугает, сколько будет людей с разрушенной жизнью. Когда в марте прилетело в дома, на первом этаже одного из них стоял дедушка и выкидывал с балкона стекла, которые выбило из окон его квартиры. Всех эвакуировали, а он не хотел уходить: он в эту квартиру вложил все свои силы, ресурсы. Это его место, где он мог спрятаться от внешнего мира, и его больше нет. Вот это меня пугает.
Ния периодически меняет города. Она успела пожить в Харькове, Львове и Запорожье. Вместе с ней переезжают два кота, которых она нашла на деоккупированных территориях и приютила.
— Я в основном одна, особо никого из друзей здесь у меня нет, хотя знакомые украинцы есть. Но мне не скучно, я все время чем-то занята: то курсы, то волонтерка, то работа. Если не учусь, то я на природе с котиками и там нахожу себе спокойствие.
При этом у девушки есть нерешенная проблема: она не легализована в Украине. Еще в начале войны, когда она только приехала в страну, не смогла податься на ВНЖ из-за своего паспорта. Теперь пытается разобраться с этим вопросом. Говорит, решила подать документы на украинское гражданство:
— Когда я служила в ВСУ, у меня было разрешение на проживание в Украине, но когда служба закончилась, закончилась и моя легализация. Сама для себя я решила, что буду здесь до победы. Подумала, свое «нежелательное гражданство» компенсирую какими-то навыками, и начала посещать курсы по парамедицине, пошла учиться на оператора дрона. Хочется быть полезной. Ну и я подумала, что, если уеду, у тех, кто на меня наговаривает, будет повод сказать, что все их слова — правда. А я хочу, чтобы стало очевидно всем, что я здесь, потому что хочу помогать и потому что верю в справедливость. И, как бы это ни звучало, верю в победу добра, в правосудие.
А пока над девушкой висит угроза депортации в Беларусь, но на такой случай у нее уже, кажется, придуман план.
— Я, когда общалась с СБУ, говорила: если есть какие-то обвинения, я не скрываюсь и свою невиновность готова отстаивать в суде. Пока никаких обвинений в мою сторону нет, поэтому я и не обязана доказывать, что не шпион. А что касаемо депортации в Беларусь — ну как они меня депортируют, если у меня белорусского паспорта, например, не будет? — переспрашивает Ния. — Допустим, он порвется или еще что-то с ним произойдет…
Читайте также
