В начале марта жительнице Полоцка Екатерине Мирзоевой исполнилось 65, юбилей женщина встречала в эмиграции. В 2020 году она активно высказывала свою позицию, выступив на стриме у Тихановского, а затем на митингах в нескольких райцентрах, и успела уехать из страны за несколько дней до прихода силовиков. Сначала в Украину, а спустя месяц — в Польшу. Там успела побыть няней, а из-за проблем со здоровьем осталась без работы и стабильного дохода. Екатерина рассказала «Зеркалу», каково после 60 адаптироваться к новой стране и надеяться на перемены.
На BYSOL открыт сбор для тех, кто хочет поддержать Екатерину финансово.
«Я вышла за тех, кому хуже, чем мне»
«Я ходила на прием к замдиректора ЖКХ, он мне предложил такое (я даже не знаю, что выбрать): „Если вам не нравится жить в этом доме и в этом городе, вы можете уехать в другой район, можете построить себе дом и уехать туда, где лучше“. Вот получу 6 числа свою пенсию — 345 рублей — не знаю, куда рвануть: или в Европу, или в Америку», — так иронично Екатерина Мирзоева говорила на стриме Сергея Тихановского в Полоцке.
На встречу с тогда еще обычным блогером она принесла папку отписок от чиновников, от которых пыталась добиться асфальта на дороге у своего дома в присоединенном к городу поселке. Дорогу сделали. Правда, уже когда она уехала. Спустя почти два года после записи того видео Мирзоева действительно в Европе.
— Я ничего не нарушала, не придумывала — рассказывала о той жизни, которая была тогда у нас. Мне не было страшно, хотя я понимала, что меня могут и посадить, у меня могут отобрать жилье. Но дело в том, что есть такое слово "свобода", и каждый человек должен быть свободным в своих мыслях, поступках, — говорит собеседница. — Я не призывала к перевороту, свержению власти, я не призывала убивать, начинать военные действия. Просто говорила, что за те пенсии, зарплаты и кредиты, которые нам дает банк, народ простой жить не может. Хотя я тогда жила не хуже всех — у меня была хорошая квартира, я и на нее заработала. Но я вышла за тех, кому хуже, чем мне. Я не хочу, чтобы на улице хватали людей, чтобы они пропадали без суда и следствия, не имели права говорить и думать. Каждое мнение должно быть принято и выслушано. А у нас ничего этого нет.
Я тогда жила в Боровухе (это бывший военный городок, сейчас микрорайон Новополоцка). Однажды, когда ехала на демонстрацию, мне женщина сказала: «Вы еще ответите за то, что подрываете экономику, устраиваете саботаж». Говорю: «За что я должна ответить? За то, что наших детей избивают, сажают в тюрьмы?» Она: «Нечего этим детям по улицам ходить. А вам если не нравится что-то — уезжайте». Вот уехали врачи, уехали учителя, молодежь, айтишники, которые платили огромные налоги государству…
У Екатерины двое детей и маленькая внучка. Свою историю она рассказывает легко, не горюя о пережитых трудностях. Хотя путь женщина прошла непростой.
— Я после училища начинала работать в Полоцке, а когда вышла замуж, уехала в Глубокое и 28 лет прожила там, — вспоминает белоруска. — Мы прожили десять лет, но жить стало невыносимо, я забрала дочку и ушла на частную квартиру. Потом второй раз вышла замуж, этот муж меня бросил, как узнал про беременность, я была на втором месяце. Двоих детей растила одна. По профессии я технолог мяса и птицепродуктов, и все эти годы работала на мясокомбинате в колбасном цеху, работа очень нравилась. А потом сын в 11 лет заболел сахарным диабетом, его нужно было все время возить в Витебск к врачу. Это далеко, поэтому мы продали квартиру и вернулись в Полоцк. Какое-то время я смотрела за ним, а потом еще два года отработала на молочно-консервном комбинате, но так случилось, что пришлось досматривать парализованную маму… Работы я никогда никакой не боялась: собирала ягоды, выращивала рассаду, морковку, капусту, тыкву — у меня был гектар земли в аренде!
Десять лет она проработала сиделкой в России. Рассказывая об этом, женщина шутит, что в 52 года поехала «покорять Москву».
— Тогда дочка развелась с мужем и приехала ко мне, на руках у нее был пятимесячный ребенок. Сыну надо было оплачивать учебу, до этого дочка тоже платно училась. Ну и квартира была на мне, а зарплаты сами знаете какие. И я поехала! — продолжает Екатерина. — Четыре года досматривала одну бабушку, потом — другую. Мне очень повезло, попались хорошие семьи. С одними мы подружились, и даже когда надо было уезжать из Беларуси, они звали к себе в Подмосковье переждать, сколько надо. Но мы же понимали, что там долго не просидим (смеется). В общем, работать физически было непросто, но морально тяжелее: дома сын с сахарным диабетом, 11-й класс он оканчивал без меня. Я приезжала из Москвы, убирала в квартире, что-то делала и снова уезжала. Тогда уже понимала, что происходит в стране что-то непонятное, но не до конца. А когда вернулась домой насовсем, увидела, что тут полный беспредел.
Больше всего меня не устраивало, что Лукашенко остался на третий срок. Я противница такого. Вот если бы он ушел после восьми лет, вошел бы в историю как порядочный и хороший человек. Но начался беспредел, только слепые не могли этого увидеть. При нем убито сельское хозяйство, разрушены семьи: люди уезжали на заработки — это же не просто так. Шел отток населения, а прироста нет, закрываются школы — скоро совсем некого будет учить. Все нарушено. И все это беззаконие всюду. Но никогда не собиралась никуда уезжать — я борец, с этой властью воевала всю свою жизнь, когда видела несправедливость, и всегда была неугодным ей человеком.
«Писали: "Закрой свой рот, с**а, иначе мы тебя закопаем живьем"»
Активный протест Екатерины начался именно тогда, когда в ее город приезжал Тихановский. Женщина вспоминает, что после того выступления на стриме все и закрутилось. Она нашла единомышленников, с которыми потом объездила несколько городов Витебской области, где проходили митинги, была в группе поддержки Елены Редьковой, доверенного лица Светланы Тихановской.
— Мы познакомились со многими ребятами, девчатами, и у нас спонтанно получилась такая команда — просто люди, которые решили, что надо что-то делать, менять, — рассказывает она. — Мы стихийно образовались, нам никто ничего не оплачивал, как говорили, что мы агенты, проплаченные Польшей. У одних девчат были машины, а мы складывались на бензин и ехали. Я выступала на митингах в Шарковщине, Ушачах, Браславе, Поставах. Мы сами разрабатывали какую-то программу, кто что будет говорить, но говорили от души, не по бумажке. По тем временам, я еще должна сказать, нам никто не препятствовал, мы говорили о наболевшем. В некоторых городах местные жители сами активно выступали и рассказывали о проблемах.
Мы выходили на мирные акции, и я считаю, что не совершила никакого преступления ни против народа Беларуси, ни против власти — просто воспользовалась своим конституционным правом. Я хотела, чтобы работали законы, чтобы никого не избивали и не убивали, чтобы люди получали достойную зарплату и могли хорошо и спокойно жить.
Когда начались массовые протесты и белорусов стали задерживать, Екатерина «вычитывала в интернете, кого забрали» и собирала передачи, отвозила их к ИВС. По «народной» статье 23.34 КоАП в 2020-м прошел и ее сын.
— Он поехал встретиться с одноклассниками в Глубокое в день, когда убили Тарайковского. Там на площади стоял, ждал их. Собрались люди, может, человек пять-семь, приехали его эти ребята, — объясняет наша собеседница. — И тут же милиция подъехала. У них не было ни флагов, ни лозунгов — они просто стояли, но никто не спрашивал. Сына забрали. Милиционер, который задерживал, кричал на площади: «Я тебе глаза вырву и ноги переломаю». Его продержали в отделении, но не били, даже разрешили передать назавтра бутерброды, давали вовремя уколоть инсулин. На суде дали штраф.
А я тогда выложила ролик «Материнская боль». Его посмотрели, видимо, не только мои друзья, но и силовики. Я там, конечно, слов не подбирала: говорила про судью, который судил моего сына, говорила про милиционера, который его задерживал. И мне начали писать — оскорбляли, угрожали, что и сыну не поздоровится: «Ты подумай о своих детях», «Закрой свой рот, с**а, иначе мы тебя закопаем живьем». Кто это был, не знаю. Но я и после этого не сидела, не унывала — делала то, что могла. Пекла пироги, покупала шоколад, фрукты, овощи, собирала передачи и через день ездила в ИВС.
В 2009 году Екатерина перенесла инфаркт, поэтому спустя столько лет на здоровье стресс, конечно, сказывался. Но женщина отшучивается:
— Я даже чувствовала себя лучше, чем обычно, все время была в тонусе (смеется)! Некоторые боялись, а во мне как будто какой-то движок внутри был. Спала по три-четыре часа, все время была занята чем-то, чтобы помочь ребятам, быть полезной. Наверное, отвлекалась и это помогало мне жить в той ситуации!
Саму Мирзоеву не задерживали, хотя даже после поездок на митинги она была активной, продолжала говорить о том, что происходит в Беларуси, на своем YouTube-канале.
— Я писала «колючие» стихотворения, где говорила все как есть. Один раз меня вызывал на беседу наш участковый, — рассказывает белоруска. — Там такой мальчик, мне казалось, ему было страшнее, чем мне. Он просто сказал: «Вы, пожалуйста, больше не ходите. Зачем оно вам надо? У нас же все нормально, вы просто не понимаете всей ситуации». Говорил подписать бумагу, что не буду больше ходить на митинги. Я отказалась. Он предупредил, что это закончится плохо. Но меня ни разу не задерживали, даже не знаю, почему так.
Хотя я знала, что к нам придут, но за себя не боялась. Мне тогда было уже 63 года, думала: «Ну, убьют и убьют, что теперь?» Но когда стали задерживать всех подряд, за других переживала, за сына было страшно: я понимала, что нас не оставят в покое. У меня сын до протестов работал на радио в Минске. А когда ему предложили читать истории, как «Тихановский избивал полицию», он отказался и уволился.
Потом кто-то написал на заборе дома, где жил милиционер, который его задерживал в Глубоком, какое-то оскорбление. Решили, видимо, что это мой сын. Сначала его в Витебске вызывали на беседу, потом — полоцкие следователи, и нам подсказали, что нами уже занялись вплотную.
«Меня давила обида, что я всю жизнь отработала, а эта власть выгнала из страны»
В феврале 2021 года Екатерина с сыном спешно, как многие белорусы в то время, уехали из страны.
— Я вышла против насилия и беззакония, но оказалось, нужно убегать, потому что начали прессовать моего сына, а потом уже и за меня взялись. Сорока на хвосте нам принесла, что, если мы не уедем, нас заберут, — объясняет она. — 19 февраля 2021 года мы улетели из Минска в Киев, это был вечер с четверга на пятницу. Помню, сын еще заартачился: «Мама, во вторник будут билеты дешевле на 20 рублей». Говорю: «Пока за 20 рублей будем торговаться, нас упакуют и будем сидеть». И точно, в понедельник утром уже за нами приехали «космонавты». Как рассказывали соседи, они к нам ходили еще целый месяц потом. Когда мы в Киеве были, кто-то на вайбер с незнакомых белорусских номеров звонил, но мы на эти звонки уже не отвечали.
В Украину Екатерина с сыном приехали с рюкзаками, налегке — были уверены, что пересидят пару месяцев и вернутся домой. Однако решили делать гуманитарную визу в Польшу, и через месяц, 20 марта, уехали в Краков, подались на международную защиту. Сначала было эмоционально непросто, вспоминает пенсионерка, но не из-за адаптации к новому месту.
— В Кракове я уже поняла, что мы задержимся здесь надолго. Поначалу мне не с кем было общаться, мы никого не знали, не понимали, что можно в диаспору обратиться, пока они нас сами не нашли, — говорит пенсионерка. — Столько событий происходило, мы следили за тем, что в Беларуси творится, за этим насилием, и у меня было чувство, что мне не так плохо, как людям в стране. Я плакала и переживала за них, не за себя: я же на свободе!
Но отдельные моменты в первые месяцы я даже не помню. Не потому что мне было жалко свою квартиру или то, что мне пришлось уехать, — материальное меня не держало. Меня давила обида, что я всю жизнь отработала в своей стране, ничего не сделала плохого, мои родители, дедушки и бабушки тоже прожили в Беларуси, а вот эти негодяи создали такие условия, что мы должны уехать. Что эта никчемная власть повыгоняла людей из страны. Но что я этой обидой поменяю? Ничего. Я не сдаюсь, где-то что и пишу. Когда началась война, из Украины принимала беженцев — девушка с ребенком у меня жили, потом женщина из Винницы. Я продукты собирала для украинцев, деньги — чем могла, посильную сумму.
Екатерина в свои 65 уже свободно говорит по-польски, у нее есть друзья среди поляков. Женщина рассказывает, что язык выучила легко — и на языковых курсах, и в общении. Белорусская пенсионерка быстро нашла себе работу няней в краковской семье.
— Сын сразу учил польский с репетитором, еще у нас был телевизор. Я пыталась тоже что-то говорить и спрашивать, но не зацикливалась на трудностях. Знала слово по-польски — говорила так, если не знала — говорила по-белорусски (смеется). Страхов никаких из-за языка не было, и везде доходила, доезжала сама! — рассказывает наша собеседница. — Когда нам дали международную защиту, началась интеграционная программа и обязательно надо было идти в школу учить язык. Нас было семь человек — украинцы, россиянка, я и еще одна белоруска. Я, конечно, самая старая в этой группе (смеется). Но мне было интересно, я старалась. Очень прилежная ученица была и переживала: вдруг меня вызовут, а я не знаю, будет же стыдно! Даже сочинение написала на 82% из 100.
Но я и в общении учила польский. В июле 2021-го пошла на работу в местную семью няней. Подписалась на чат «Белорусы в Кракове», там выкладывали разные объявления: кто няню искал, кто сиделку. И вот попался нам номер телефона, на собеседовании нас было семеро: две польки, две украинки и три белоруски. Родители выбрали меня. Папа девочек, за которыми я смотрела, говорил только на польском, младшей дочке был годик, еще двум — по пять и восемь лет. Иногда мне приходилось оставаться с ними троими одновременно, а все же разные по характеру! Когда понимала, что ситуация выходит из-под контроля, я укладывалась на пол, и они все боролись за «место под солнцем» — кто будет сидеть на мне (смеется)! Я очень люблю детей, и они полюбили меня.
Вставать надо было в 5.20 утра, потому что на работу через весь Краков ехать. Официально у меня был рабочий день восемь часов, но иногда приходилось побыть и десять. Трудно было, но я не матрона, что свяжет платочек, сядет и будет смотреть в окошко, рассматривать, на какой цветок бабочка села, какой человек по улице пошел. После работы я еще ехала на митинг, а домой приходила в 22−23 часа. Уставала, конечно, но на это есть ночь, душ, кофе (смеется). Я очень люблю жизнь, людей, и мне с теми детьми было прекрасно. Попалась очень хорошая семья, мы теперь дружим, даже недавно я была в Кракове и ходила к ним в гости.
«За эту пенсию я могла купить проездной, лекарства и мелочи»
В Польшу Екатерине близкие передавали ее белорусскую пенсию (сначала около 360, потом около 480 рублей), но в переводе на злотые сумма выходила совсем небольшой.
— За эту пенсию я могла купить себе проездной, лекарства и всякое по мелочи: шампунь, прокладки, зубную пасту, может, еще пару килограммов яблок каких. Это было где-то 550 злотых, а сейчас, может, 750 (минимальная зарплата в стране с 1 января 2023 года — 3490 злотых, это 2270 белорусских рублей. — Прим. ред.). Поэтому я в той семье отработала год и два месяца и осталась бы еще, но в августе 2022 года у меня было подозрение на второй инфаркт, — делится женщина. — Меня положили в госпиталь, взяли экспресс-анализы, привезли в кардиоотделение, палату интенсивной терапии. Пришла девочка и сказал не переживать: все расходы оплачены городом, так как я еще находилась под той интеграционной программой.
Сейчас я уже хожу к врачу платно, за прием — около 270 злотых. Бывало, такое непонятное чувство из-за этой поликлиники — вот мне нужно было к двум врачам, мы еще смогли оплатить, а не дай бог в больницу ложиться? Вот тогда правда уже было бы дело швах, вы же знаете, что в стационаре тут находиться очень дорого. Буду надеяться, что впереди лето, наберусь сил и обойдемся без больниц.
Тогда со здоровьем все, к счастью, обошлось. Но пенсионерка потеряла работу. Не смогла найти место, где зарплаты хватало бы больше, чем просто на оплату жилья, и уехала к сыну в Зелена-Гуру — город недалеко от границы с Германией. И этот переезд не стал для Екатерины последним в Польше.
— Зелена-Гура — очень уютный городок, но небольшой, мне работы там нет. Поэтому, когда сыну предложили в Познани работу, о которой он мечтал всю жизнь, мы переехали туда, — отмечает наша собеседница. — Мне бывает трудно, конечно, и давит, что стабильного дохода нет, я же обычный человек — я и плачу. Но не позволяю себе впадать в длительные слезы, депрессию. Я все время говорю: пока мы еще платим за квартиру, пока есть на еду, одежда есть — это еще не беда. А потом шучу с сыном: «Ты не переживай, тут много костелов — в один пойдем, побудем месяц-два, нас там будут кормить, потом в другой поедем» (смеется). Так что я не боюсь! Конечно, мне хотелось бы уже отдыхать на пенсии, были бы деньги — я бы нашла чем заняться.
В чужой стране женщине еще придется не один год работать, чтобы было за что жить. Но она уверена: справится.
— Я считаю, что жизнь прекрасна в любых аспектах и ее надо принимать такой, какой она есть, жить по тем правилам, которые диктуют обстоятельства. У меня сегодня они такие. И я смотрю на них как на временные трудности, мы их переживем и достойно выйдем из ситуации, — говорит Екатерина.
«Детям уже сказала: где я умру, там и хороните, не надо везти меня в Беларусь»
К эмиграции после 60 белоруска относится спокойно. Считает, что без трудностей не обойтись, но дело в восприятии. По ее словам, жить вдали от дома точно лучше, чем быть в родной стране, но в тюрьме или в переживаниях за безопасность близких:
— Все зависит от человека, от разных факторов. У нас же многие могли уехать, но не смогли. Вот в Миорах 69-летняя женщина попала в тюрьму (речь о бывшей учительнице Эмме Степуленок, которую осудили на 2 года колонии по «делу Зельцера». — Прим. ред.). Не надо, когда тебе или твоим близким угрожает тюрьма или смерть, держаться за эти стены, стулья, столы. Надо собрать рюкзак, двое трусов, бюстгальтеров, полотенце, тонометр, как у меня было, — и вперед. Я даже сорочку ночную не взяла. Две кофты на себя надела, джинсы положила и ботинки — были хорошие, а почему-то надела рваные, заметила только в Киеве (смеется).
Возраст — это просто дата в паспорте. Можно же и в 30 лет быть стариком, и в 70 молодцом. Годы не считаю, чувствую себя одинаково с молодежью, детьми, людьми моего возраста — я такой, знаете, универсальный человек. У меня нет страха, что помру в чужой стране. Всегда есть какой-то позитив.
Екатерина находит позитив и в своих переездах — больше увидела мир, хотя и до эмиграции была в Польше, когда ездила торговать, в Болгарии. Когда зять подарил ей на день рождения деньги, женщина отправилась вместе с сыном посмотреть Берлин. Говорит, что ей полюбились и польские города.
— Я увидела, как можно жить. Меня впечатлил Краков, эта красота. Люди едут со всего мира, чтобы этот город посмотреть, а я могу похвастаться, что полтора года там прожила, — говорит белоруска. — Тут изобилие продуктов, даже в магазине люди другие, улыбаются, говорят спасибо. Пенсионеры могут позволить себе куда-то поехать. Хотя не могу сказать, что тут все в шоколаде, гладко и хорошо — в маленьких городах что-то убогое тоже есть. Но это новая культура, новые знакомства, интересные люди. А нового я не боялась. Знаете, когда мы приехали только сюда, мне сын всегда на трамвай покупал билеты, а тут я пошла одна. Стою у этого идола-билетомата и не могу расплатиться картой — затупила. Подходит молодой человек симпатичный, я говорю: «Прошу пана помочь мне купить билет». И пан купил мне билет, еще и дал 100 злотых. Я говорю: «Мне не надо деньги, у меня есть!» А он все равно оставил: «То для пани» (смеется). Пришла домой, сыну рассказываю, а он шутит: «Мама, не надо тебе идти на работу, днем на трамвае поездишь — к вечеру будут деньги!»
Екатерина в чужой стране живет полной жизнью, но когда-то все же хотела бы вернуться в Беларусь. У пенсионерки нет иллюзий, что это произойдет быстро. Но и страха, что она домой больше не попадет, — тоже:
— Во-первых, в ближайшее время мы не вернемся: нас же там «ждут». Во-вторых, даже если этот главный человек куда-то денется (речь об Александре Лукашенко. — Прим. ред.), не надо думать, что нам все сразу «простят» и все забудут. А еще я хочу домой, но не хочу увидеть тех людей, которые нас осуждали, говорили, что мы дураки и идиоты. Жить с ними я искренне не хочу.
По дому я скучаю, конечно, есть у меня там люди, участок, где я посадила цветы, деревья, малину, ежевику. И это меня радовало, я видела, как там все обустрою. Но я стараюсь об этом не думать, потому что строить планы надолго вперед мне уже и по возрасту не выходит. Ну, вот мне было 63 года, разве я думала, что поеду в Польшу жить? Я настроила столько планов, а они не случились. Поэтому я свою жизнь пересмотрела. Сегодня всходит солнце — просыпаюсь и говорю: Господи, благодарю тебя, что ты подарил мне еще один день. И планы строю на неделю.
Но я уже возрастная, выполнила свою миссию: родила детей, увидела внучку. Я не боюсь смерти, но и не жду бессмертия. Все люди умирают поздно или рано. И меня не тревожит то, где я закончу свой жизненный путь. Детям уже сказала: где я умру, там и хороните, не надо везти меня в Беларусь.
Но мы обязаны вернуться туда! Нам надо домой, там строить жизнь! Я все время говорю, что еще должна на суде выступать свидетелем и рассказывать, что делали эти наши местные бандиты. И я вернусь, когда пойму, что мне не угрожает тюрьма. Единственное, что я еще хочу увидеть — это чтобы произошли изменения в стране, чтобы Беларусь стала свободной и независимой, белорусы были белорусами, строили свое новое будущее. Вот этого хочу. А квартиры — это такое. Все равно мы все смертные и с этими квартирами когда-то придется расставаться (смеется).
Когда возвращение в Полоцк станет возможным, Екатерина не загадывает. Ее ближайшая цель — найти новую работу, решить этот вопрос белоруска намерена до апреля. О предстоящих поисках пенсионерка говорит так же спокойно, как и всегда, — знает, что место себе найдет и сидеть дома не будет. Напоследок она делится, откуда берет силы не унывать:
— Я правдолюб. За 65 лет у меня нет груза, что я однажды встречу человека, которого предала или подставила, плохо обращалась с ним. У меня друзья по всему миру, говорю это без хвастовства. У меня, как у всех, много и всяких «букашек» в голове — когда что-то тяжелое происходит, я плачу, но быстро собираюсь и ищу решение вопроса. И я на плохом не зацикливаюсь, чтобы оно меня изнутри не разъедало. Я помню все, свою жизнь не забыла. Но не хочу сидеть плакать на руинах — стараюсь писать стихи, общаться с людьми. Если все очень плохо — вышиваю, вяжу, иду в музей, в храм, говорю сама с собой, где-то в поле, в лесу. Выговариваю все это, чтобы оно ушло и не мучило меня, — это в прошлом, а прошлое нельзя вернуть и изменить.
Вот меня муж бросил на втором месяце беременности. Что мне с ним надо было сделать? Растерзать, проклинать? Не надо. Если был прав — ему в жизни повезет, если нет — не повезет. Ему не повезло. Но это не от меня зависит. Больно, горько, плакала, да. Но вырастила детей хороших, дала образование. И я так по жизни иду, на все смотрю — что я сделала хорошего.
Читайте также
