До 2020 года Ирина Лукашенко работала в IТ-компании менеджером проектов, читала новости, но политикой не особо интересовалась — была уверена, что от нее ничего не зависит. Последние выборы вдохновили девушку, и она включилась в политическую жизнь Беларуси: выходила на протесты и активно волонтерила. Из-за этого ей пришлось уехать в Украину. Вот уже почти два года она живет и работает в Киеве, откуда не захотела уезжать даже после начала войны. О жизни в Украине во время войны, отношении к белорусам и о фамилии, которая ассоциируется с политиком, поддержавшим Россию, Ирина рассказала «Зеркалу».
«В начале 2022-го понимала, что что-то будет, но в то же время надеялась, что ничего не случится»
Ирине 26 лет. Она разговаривает с нами из Киева. Сначала девушка вообще не планировала оставаться в Украине, конечной точкой в мае 2021-го была Польша. Но в первый день в украинской столице белоруска почувствовала себя такой счастливой, что вопрос о переезде начал отодвигаться на второй (а то и третий) план.
— Прожила лето и поняла, что больше никуда не поеду. Наверное, это просто мой город. Мне нравится, как он выглядит, что он большой, архитектура, природа, есть река. Здесь много активностей, здесь я на своем месте, — говорит Ирина. — После переезда работала удаленно. Продолжала волонтерить для Беларуси. А осенью 2021-го пришла в OZON (инициатива украинского Центра гражданских свобод, ее волонтеры наблюдают за деятельностью правоохранительных органов, судов и органов местного самоуправления. — Прим. ред.).
Мирная жизнь в Украине закончилась через восемь месяцев после переезда Ирины, в один момент она наполнилась болью и страхом. Но для девушки — еще и желанием помогать всем, кому получится.
— В начале 2022 года я уже понимала: что-то будет. Но в то же время шутила и надеялась, что ничего не случится. Друзья мне писали: «Надо уезжать». Но я отказывалась. И 24 февраля все говорили: «Ну что, передумала?» — со смехом вспоминает собеседница.
Утром 24 февраля Ирина проснулась не от взрывов (она живет на левом берегу, там было меньше обстрелов), а от звонка матери другого белоруса, бывшего политзаключенного. Девушка помогала ему, а тем утром еще и успокаивала его мать — женщина не могла связаться с сыном. И только после разговора девушка прочитала новости — а там война.
— Я сейчас рассказываю и понимаю, что на все серьезные ситуации реагирую шутками. Чтобы было легче, наверное, — отмечает она. — Мы тогда были вместе с подругой и начали думать: а мы что, а мы куда? Сидели на кухне, а тут что-то бахнуло. Подумали, может, сосед сверху хлопнул дверью. А через две минуты новости: взрыв на левом берегу. Конечно, было страшно, непонятно, что делать. Но в моменте мы все это превращали в шутки. Например, вечером пошли к другим друзьям, чтобы переночевать вместе. Кто-то спал, кто-то дежурил. И вот воздушная тревога, а у нас спит человек. Мы думаем: будить или нет? А тут в окно видим, как что-то разрывается в небе. И такие: ну и пускай спит.
«Каждый раз, когда мне говорили об отъезде из Украины, я плакала»
Сидеть дома и каждые 15 минут бегать в бомбоубежище не нравилось ни Ирине, ни ее подруге. Девушки решили, что хотят чем-то помогать, и поехали во Львов. Там белоруски были три недели: участвовали в организации шелтера для тех, кто бежит от войны, покупали продукты, помогали эвакуироваться и так далее.
— Желания уехать не было, — сразу отмечает Ирина. — Конечно, и на работе, и моя семья, и друзья хотели, чтобы я уехала. И это вполне нормальная позиция, ведь тогда я была бы в безопасности. Но каждый раз, когда мне это говорили, я плакала. И даже не хотела об этом думать.
Отъезд из Украины девушка не рассматривала еще и потому, что для нее это был бы билет в один конец. Ирина ждет статуса беженки, все ее документы лежат в миграционной службе, а вместо них — бумажка, в которой написано, что она обратилась за защитой. Теоретически белоруска и сейчас может отказаться от беженства, забрать документы из миграционной службы и уехать, но делать этого не хочет категорически.
20 марта 2022 года девушка вернулась в Киев, продолжала работать и волонтерить. В ноябре уволилась с работы — и с того момента все время отдает помощи другим, а живет на собственные сбережения.
— С OZON я продолжаю работать, наблюдаю за судами, а когда изредка бывают какие-то марши — за ними тоже. Например, когда было 40 дней с событий в Еленовке, — описывает Ирина свою нынешнюю деятельность. — Еще есть организация «Марш женщин», которая помогает женщинам, в том числе тем, у кого инвалидность и дети. Я туда пришла, когда в Киеве открылся их хаб (раньше он был только во Львове). Сначала помогала чем могла, а сейчас занимаюсь поиском коробок для гуманитарных наборов. Я развернула целую кампанию, сотрудничаю с ресторанами Киева. А недавно организовывала марш памяти Михаила Жизневского и всех погибших на войне белорусов. Также, когда ко мне обращаются белорусы с вопросами, могу подсказать, куда идти и что делать. И еще волонтерю в организации, помогающей онлайн-образованию белорусов. Потому что лучшее, что сейчас можно делать, — это развиваться и вкладывать в себя (ведь открыто бороться в Беларуси невозможно). Особенно если люди раньше не интересовались правами человека, политикой, психологией и так далее.
На вопрос, как получается «вывозить» все это и столько времени помогать другим, Ирина отвечает: «Такие вещи не только забирают, но и дают».
— Я постоянно работаю в организациях, но периодически делаю что-то разовое. Например, ездила в Харьковскую область, в Херсон после освобождения. Это очень тяжело и забирает силы. В Херсоне постоянно взрывы, ты встречаешь людей, которые вот только что потеряли дом, — вспоминает собеседница. — Но когда находишься в Киеве, в относительной безопасности, и помогаешь здесь, то уже наоборот — больше получаешь, чем тратишь. Также я что-то делаю в Киеве для белорусов (например, мы с друзьями организовывали День родного языка), потому что нас здесь много, и я хочу, чтобы мы были вместе. И вот такое только дает. Ты сделаешь что-то — и потом неделю летаешь, потому что все получилось классно.
«Можешь увидеть кровь на асфальте, пока идешь в кафе»
Поездки в регионы, где идут активные боевые действия, изменили ощущение войны для Ирины. Девушка признается: раньше на вопрос, как живется в Киеве во время войны, она ответила бы иначе. Но из-за того, что она была в Сумской области, в Херсоне, все стало восприниматься по-другому.
— Мне стало спокойнее в Киеве, я приняла происходящее. Потому что там ты ходишь под взрывами, слышишь их постоянно. Там ты не в безопасности, там страшно, непонятно. Можешь идти и слышать обстрелы. Я понимаю, что и здесь может что-то случиться, поэтому всегда ношу с собой аптечку. Морально я готова ко всему, понимаю, что не застрахована. Но в Киеве не страшно, — уверенно говорит девушка. — К тому же уже больше года идет война, и я несколько раз прошла курс по тактической медицине, ходила на тактическую подготовку, примерно понимаю, что делать. Я была в местах, где есть погибшие люди и разрушенные дома, увидела, как это бывает, и алгоритм знаю. Поэтому если что-то случится — сделаю все, чтобы спасти или себя, или человека, который будет рядом.
Правда, даже когда удается привыкнуть к военной жизни, новости периодически все равно выбивают из равновесия. Например, когда случаются обстрелы и есть погибшие. Ирина приводит пример: ночью 2 марта в Запорожье ракета попала в подъезд, были жертвы. Видеть такое все равно трудно, даже через год войны, говорит она.
— Но я понимаю, что сейчас такая действительность, мы живем в таком мире. Ты можешь просто идти по Киеву и оказаться перед разрушенным домом, потому что туда попала ракета, а дом до сих пор не отстроен. Или можно увидеть кровь на асфальте, пока идешь в кафе. Вот такой диссонанс, — добавляет Ирина.
«Я Лукашенко со знаком плюс»
Фамилия Лукашенко с Ириной только с 2018 года, когда она вышла замуж. До этого она была Ириной Кузьминой.
— Когда я познакомилась с бывшим мужем, не знала его фамилии. Через несколько дней после встречи он нашел меня в соцсети. Представьте мое удивление! Как такое могло случиться? Что пошло не так, что такого человека так зовут? — со смехом вспоминает она. — Перед свадьбой все спрашивали: почему меняешь фамилию? Можно же оставить свою. Но, наверное, меня так воспитали, что я даже не думала не менять: мы же одна семья, строим наше будущее. Я знала, что хочу быть с этим человеком, даже с такой фамилией.
О причинах расставания Ирина не говорит, но вспоминает: из Беларуси она уехала на следующий день после развода и просто не успела поменять фамилию, а через консульство это сделать нельзя. В 2021 году она была уверена, что скоро вернется и решит вопрос, но момент возвращения все откладывается. Поэтому сейчас девушка относится к вопросу философски: ну, есть фамилия и есть.
— В Украине из-за нее вопросов не было. Это вообще украинская фамилия, она здесь встречается чаще, чем у нас, — рассказывает она. — Конечно, когда ее слышат, есть внимание. Но в Украине негатива нет, чаще шутки. Например, хожу от OZON на суды, и на входе нужно показывать паспорт. И когда я делала это в начале войны, то давала документы очень осторожно, мне было стыдно и из-за фамилии, и из-за национальности. Но я же делаю доброе дело. И однажды в суде мне так и сказали: «Вы чего? У вас нормальная фамилия. У меня фамилия хуже, Живодер». Посмеялись и разошлись. Иногда люди задают вопросы. Разумеется, самый частый: «А ты что, родственница?» Причем иногда видно: человек вроде шутит, но все равно напрягся. А вот в Беларуси люди аж волновались. Это было каждый раз, когда звучала моя фамилия (смеется). А когда я была в больнице, всех называют по фамилии, а меня — по имени. «Ирина Дмитриевна, заходите». Не знаю, что было бы сейчас — может, плевали бы в меня (смеется). Но тогда всем было страшно.
Ко вниманию других Ирина относится рассудительно, с юмором. Считает, что скорее всего такое спокойствие у нее из-за того, что Лукашенко она только с 2018 года. А вот если бы такая фамилия была с детства, реагировала бы по-другому: или злилась бы, или закатывала глаза.
— Потому что люди думают, что они такие уникальные и первые задают такой вопрос, а ты слышишь его от каждого, — объясняет девушка. — Но в последние полгода фамилия стала брендом (смеется). Была история на встрече с Зеноном Позняком в Киеве. Тогда я не думала с ним знакомиться, просто пришла, потому что там были белорусы, а у меня — свободное время. Но он со мной сам познакомился. Захотел это сделать только из-за моей фамилии. И сфотографироваться предложил сам: «Смотрите, исторический момент, Позняк с Лукашенко» (смеется). Потом я позвала его на марш памяти Михаила Жизневского и других погибших белорусов. Он выступил там, а потом подошел ко мне и попросил нас сфотографировать. Помню, сказал: «Вот там Лукашенко с минусом, а ты — Лукашенко с плюсом». И, наверное, я это так и воспринимаю. Могу показывать, что фамилия не приговор и даже с ней можно быть хорошим человеком.
Кстати, с Александром Лукашенко девушка однажды виделась. Это было в 2009 году, когда ей было 12 и она училась в витебской гимназии для талантливых детей (через два года гимназия стала кадетским училищем). Политик тогда приезжал открывать спорткомплекс гимназии. Девушка вспоминает: в тот момент она даже гордилась, что увидела президента.
«Ко мне относятся хорошо, потому что я здесь, к белорусам — в целом плохо, потому что они не останавливают ракеты руками»
Изменения в отношении украинцев к белорусам происходят на глазах Ирины. Девушка много рефлексирует по этому поводу и отмечает: мы действительно мало знаем об украинцах, а они — о нас. И из-за этого возникают вопросы друг к другу.
— В начале войны я много говорила о том, что происходит, что все меня ненавидят, потому что я белоруска, что не дают делать то, что я хочу, не дают помогать, — рассказывает Ирина. — Во Львове я периодически сталкивалась с проблемами. Например, мы с друзьями хотели поехать на границу и принести людям еды и воды, потому что они стояли там по три дня, а нам не давали это сделать. Правда, сейчас понимаю, что много проблем было из-за того, что мы сами опасались что-то делать, так как боялись реакции. Или однажды во Львове нас остановила местная тероборона. Они начали наезжать, девушки заплакали, чуть до драки не дошло. А все потому, что у машины были белорусские номера — это стало красной тряпкой. Наверное, до сих пор есть люди, которые сразу бросаются, потому что увидели, что самолет поднялся в небо из Беларуси, и им надо куда-то выплеснуть эту злость.
Сама Ирина признается, что с негативом из-за своего паспорта пока не сталкивалась. Причем как в волонтерской среде, где все понимают, зачем она в Киеве и что делает, так и просто на улице.
— Например, несколько недель назад мы с другими белорусами сидели в кафе. Люди услышали, что мы разговариваем по-белорусски, и сами с нами заговорили. Они оказались волонтерами из фонда Притулы. И начали говорить: «Спасибо вам за то, что вы здесь, что вы помогаете, что разговариваете на своем языке». Сами решили подойти к нам и сказать это, — подчеркивает девушка. — То, что пишут в интернете — это другое, не реальная ситуация. Вот я хожу в магазин, заказываю что-то по-белорусски, и мне говорят: «О, а вы же белоруска, а я была в Беларуси!» Или сажусь в такси, водитель что-то спрашивает, я начинаю отвечать на белорусском языке — и он такой: «О, жыве Беларусь!» То есть даже обычные люди, которые не знают, что я волонтер, когда слышат белорусский язык, сразу говорят что-то хорошее. Не было такого, что мне говорили: «Ах ты, иди отсюда».
Правда, изменения в отношении есть, не отрицает Ирина. Прежде всего со стороны государственной бюрократической системы, начиная от банковских счетов и заканчивая легализацией. Самой собеседнице с этим повезло, да и деньги с карты она сняла заранее, а вот другие белорусы столкнулись с проблемами:
— Мы с подругой, с которой и встретили войну, год пытались сделать ей документы. И ничего. Сейчас она в Варшаве. И она не единственная. Недавно я была свидетельницей на суде моего знакомого, его задержали в ноябре, потому что он был без документов (не смог получить). Хорошие случаи тоже есть, просто если человек сделал документы, он скорее всего будет об этом молчать. ВНЖ по семье и работе обычно продлевают, но если ВНЖ по волонтерству, то здесь больший процент отказов. Но со структурами сложно: сам человек на месте может понимать белорусов, но у структуры нет алгоритма, как быть.
Ирина рассказывает: не так давно она помогала подруге-журналистке снимать опрос жителей Киева о том, что они знают о Беларуси. И почти никто ничего не ответил. Кто-то хорошо относится, кто-то плохо, но почти никто не знает, что происходит в нашей стране.
— Это большая проблема. То есть ко мне могут относиться хорошо, потому что я здесь, у меня хорошая репутация, но к белорусам в целом относятся плохо, потому что они не останавливают ракеты руками. Поэтому сейчас нужно рассказывать и узнавать друг друга, — уверена белоруска. — Но не думаю, что ситуация изменится, пока идет война и пока есть хоть какая-то вероятность, что с нашей территории пойдут войска. Да и после войны потребуется много времени.
Планы на будущее у волонтерки такие: оставаться в Киеве и продолжать свою деятельность.
— Не хочу ничего менять и не вижу других вариантов. Я сейчас просто не представляю, как можно уехать и жить какую-то другую жизнь, не понимаю. Вижу будущее только в том, чтобы что-то делать и менять. Разве что скоро начну искать работу, — отмечает Ирина.
С местом будущего жительства она также определилась: благодаря тому, что она счастлива в Киеве, почти нет грусти по какому-то другому месту в Беларуси.
— Но, конечно, я скучаю по людям, которые там остались. Я бы хотела увидеть своих близких. То, что я не могу это сделать — наверное, единственное, что выводит меня из равновесия, — признается Ирина. — Сейчас я помогаю здесь, но тоже очень хочу способствовать изменениям в лучшую сторону в Беларуси, поэтому буду делать все возможное. Я люблю планировать и уже решила для себя, что буду жить на две страны: помогать в Беларуси, а жить в Украине, ведь в Киеве я, а там — работа. Но я очень хочу приезжать в Беларусь. Первое, что сделаю — приеду в родной дом обниматься с родителями.
