В феврале Александр Лукашенко подписал указ о создании комиссии для работы с желающими вернуться на родину. А недавно на госТВ стали крутить рекламу, где уехавших зовут вернуться «туда, где ты нужен». Все это, скорее всего, рассчитано не только на тех, кому по политическим мотивам пришлось покинуть Беларусь, но и на их родных внутри страны. «Зеркало» поговорило с людьми, близкие которых, впечатлившись новостями на гостелевидении, стали звать их домой.
В целях безопасности имена собеседников изменены. Их данные есть в редакции.
«Мама сказала, ничего страшного. Я ответила: если пойду на такое, то лишь в момент отчаяния»
Ирине 29, в Польшу она уехала осенью 2022-го, после того как нашла свои данные в одном из провластных телеграм-каналов. Там ее просили прийти в ГУБОПиК на беседу. Девушка подумала: раз ее имя где-то написано на бумажке, то пора уезжать.
— На мое решение уехать мама отреагировала очень болезненно. Она предлагала сходить в ГУБОПиК, записать видео и сказать: «Извините, я ошиблась, только дайте мне спокойно жить», — описывает ситуацию белоруска. — Я ей ответила, что у меня мало доверия к таким людям. И если я туда пойду, то, может, уже не выйду. В итоге она смирилась. А когда появилась информация про комиссию (я так понимаю, по телевидению много об этом говорят, какие-то рекламы делают), стала убеждать меня вернуться. На Рождество, например, написала: Лукашенко сказал о возможном возвращении, когда был в церкви. А раз он говорит в церкви, значит, не врет, потому что там врать нельзя. Я подумала: «Ну понятно».
Маме Ирины 57 лет, отцу 70, дедушке «под девяносто». Все они смотрят телевизор. Пока девушка была дома, она «проводила с мамой беседы», а теперь видит «силу телевизора».
— Когда только пошли разговоры о создании комиссии, мама начала меня подводить к тому, что будет шанс вернуться. А когда указ подписали, в первый же день сказала: «Туда нужно обратиться», — вспоминает собеседница. — Я ей ответила, что немного подожду. Пусть кто-нибудь напишет, я посмотрю, как решится их ситуация, и подумаю. Мама успокоилась, но через неделю уже в ультимативной форме заявила: «Обратись в комиссию и приезжай, нечего в Европе делать». Почему она так сказала? Видимо, до сих пор считает, что я маленькая девочка, которой нужно быть с мамочкой рядом.
Психологически переезд в другую страну Ирине дался непросто. Финансовая подушка позволила ей выиграть время и прийти в себя. Только сейчас девушка начала искать работу.
— Мне очень хочется в Беларусь. Оглядываясь назад, думаю: может, лучше бы не уезжала. Все-таки это моя родина. Но я же понимаю: безопаснее находиться за границей, — рассуждает Ирина и говорит, что из-за большого желания вернуться первые беседы о комиссии проходили у них с мамой спокойно. — Я была настроена на то, чтобы посмотреть текст указа и понять, что потребуется от уехавших. Увидев информацию про публичные извинения, чистосердечное раскаяние, мол, где и что ты делал, решила — это не вариант абсолютно. Затем стало известно, кто входит в состав этой комиссии, и я убедилась: точно нет. Если уже каяться, то не перед Азаренком каким-нибудь.
Условия, которые власть выставила для тех, кто хочет вернуться, Ирина с мамой обсуждали. В пункте про публичное извинение их мнения не сошлись.
— Мама сказала, ничего страшного. Я ответила: если пойду на такое, то лишь в момент отчаяния (хотя в Польше я уже обосновалась и процентов на 95 точно не буду никуда писать). Ведь если я на таких условиях вернусь, наверное, сопьюсь или попаду в психушку оттого, что со мной произошел весь этот кошмар, что я сделала вещи, которые не хочу и не считаю нужными. Будто я слабак, человек без внутреннего стержня. Будет ощущение, что меня сломали.
Пять процентов на то, что вернется в текущей ситуации, Ирина оставляет на всякий случай. Говорит, что у нее немолодые родители и пожилой дед.
— Когда думаю, что они могут уйти из жизни… То не знаю. Хотя, наверное, в этом случае я бы не обращалась в комиссию, а поехала окольными путями. Там бы уже не было времени на обращения, — рассуждает собеседница. — К тому же я не понимаю, за что именно должна просить у комиссии прощения. Я считаю, что сделала все верно. Конечно, иногда бывают мысли: лучше было бы никуда не лезть — но я такой человек, который бы не смог сидеть и спокойно смотреть на происходящее. Наверное, это правильное качество в людях. Моя мама другая. Она человек Советского Союза. Ее политика не интересует. Главное, чтобы ее не трогали. Чарка, шкварка — такое. Ей непонятно, почему бы не извиниться? Что тут такого? Ведь тогда ты будешь жить, где хочешь. Ты же хочешь в Беларуси? Вот и будешь в Беларуси. У нее нет тех ценностей, которые есть у нашего поколения.
И все же на время тема с комиссией в семье закрылась. Точку поставила дочь. Для этого ей пришлось прикрикнуть на маму:
— В какой-то момент она стала говорить: «Границы закрываются, и мы, наверное, вообще не увидимся». Я ответила: «Ну не увидимся и не увидимся. И что?» Она продолжила: «С тобой, как всегда, невозможно разговаривать». На этом обсуждения, слава богу, закончились. Хотя ситуация неприятная. Чувствую себя виноватой за то, что вроде как ставлю свои интересы выше родных в Беларуси.
Мнение Ирины: власти и людям, которые уехали, уже пора мирно договориться. Власти пора выпустить политических заключенных и прекратить гонения. На ремарку, что власть, вероятно, захочет чего-то взамен, девушка говорит следующее:
— С одной стороны, это не вопрос торга. Это мое незыблемое право — право жить в своей стране и не подвергаться ответственности за свои взгляды и мнения. С другой стороны, есть огромная усталость. Прошло 2,5 года после выборов, а репрессии не прекращаются. Думаю, ради освобождения политических заключенных я бы согласилась на диалог с властями. Читала последнее слово Беляцкого на суде и тоже считаю, что нужно заканчивать эту войну друг с другом. Конечно, в идеале хочется, чтобы произошел справедливый суд над всеми, кто допустил нарушения прав граждан, но, как говорится, худой мир лучше доброй войны. При этом никаких извинений я приносить не собираюсь, как и отдавать свою судьбу на откуп какой-то комиссии.
К тому, что пока неясно, когда она сможет увидеть родных, девушка относится по-философски:
— Ну, а что делать? Я все равно сто процентов переживу Лукашенко, потому что я еще молодая. Поэтому когда-нибудь я приеду на родину и схожу на могилы, если уже так…
«Я спросил: „Мама, ты что?“ и привел пример с маньяком»
Денису 36 лет, он с женой год живет в Литве. Родные переживали из-за его эмиграции, но, понимая, что происходит с теми, кто выходил на акции, торопили: «Быстрее уезжай». Больше других волновалась мама, боялась, что сын больше никогда не вернется домой.
— Мои родители — люди в возрасте. Обычно я с ними созваниваюсь каждый день. Когда по белорусскому телевидению сообщили, что собрана комиссия по возвращению и можно будет ехать домой, мама в разговоре сказала: «Людей вроде как прощают, все нормально. Может, вы назад приедете?» Я спросил: «Мама, ты что?» и привел пример с маньяком, который говорит жертве: «Не кричи, не сопротивляйся — и все будет хорошо». Тут примерно то же самое, — описывает свои рассуждения мужчина. — Приводил я и другие аргументы, но главным оказался вопрос, готова ли она несколько лет приносить мне передачи в тюрьму? Она ответила: «Нет». На этом тема закрылась. Думаю, мама переживает, что меня нет рядом, поэтому и сказала про комиссию.
Мама Дениса не пользуется интернетом и узнает новости из телевизора. До 2020-го она беспрекословно верила госТВ. Во время протестов, когда сын рассказывал ей о происходящем в стране, о том, что видел своими глазами, она поняла: в новостях могут врать.
— Сейчас мама говорит: «Врага надо знать в лицо». Объясняет, что поэтому и смотрит телевизор, — говорит мужчина. — Смотрит, но задается вопросами. Но при этом, хочет она того или нет, она все равно частично подвержена влиянию пропаганды. Хотя сейчас донести до нее правду мне легче, чем было до 2020-го.
Отец мужчины, наоборот, читает новости в независимых СМИ. Работу комиссии по возвращению он с женой не обсуждал. Но, когда Александр Лукашенко рубил дрова для якобы замерзающей Европы, родители спрашивали у Дениса, не мерзнет ли он в Литве. Сын в ответ прислал им фото, где он дома в майке и шортах.
— Еще они интересовались насчет соли. Отец в шутку, мама серьезно, — улыбается наш собеседник. — Они у меня спрашивают про работу и зарплату. Я им сказал, сколько получаю и что все нормально. В 1980-х они год работали в Европе. Они это помнят и понимают, как тут люди живут.
Сам Денис отнесся скептически к предложению властей обратиться в комиссию по возвращению и их словам, что все может быть хорошо.
— Избиения, пытки, которые были в 2020 году, этого не предполагают. Данные действия означали: люди, которые вышли на мирные протесты, для силовиков и незаконной власти — враги. Силовики вели себя с нами, как ведут себя с военнопленными: нарушали наши права, но аргументировали это тем, что во время войны может быть что угодно. Границы морали размыты, — объясняет свою позицию Денис. — Они пытали, избивали, собирали информацию. Мы-то думали, что имеем дело с гражданами Беларуси, какими-никакими, но своими. А оказалось, что мы для них были теми, кого нужно уничтожать. Сейчас ничего не изменилось. Если люди поедут, с ними будут поступать, как и раньше.
В то, что власти могли переоценить ситуацию, увидев, сколько белорусов уехало, Денис не верит:
— Это все ерунда. Как они могли поменяться? Тем более что происходит война, и есть куча факторов, которые показывают, что они принимают в ней участие. Пусть и не бегают с автоматом. Нет, ничего не изменилось, все только хуже. Вообще во всей этой ситуации я не могу понять лишь одного: почему они затеяли эту игру именно сейчас. Из истории знаю, что, когда большевики пришли к власти, они тоже звали, скажем так, «беглых», а потом отправляли их в лагеря или расстреливали. Я примерно понимаю, что может ждать людей, которые вернутся, но не могу понять, зачем это сейчас.
«Ён убачыў у гэтым акно ў Беларусь. Для мяне з’яўленне такой камісіі было дзіўным»
Веронике 34 года. Из Беларуси она уехала летом 2021-го, после того как к ней пришли силовики. В дверь они не ломились, лишь отключили в квартире свет и полдня ждали, пока хозяйка выйдет. Женщина не вышла, и они уехали. А позже уехала и сама Вероника. Но уже из страны. Сейчас она в Польше.
— Калі я з’язджала, бацькі разумелі, я не эканамічны эмігрант, а бягу ад палітычнага пераследу, таму ад’езд успрынялі нармальна. Але ж, канешне, засмуціліся, — вспоминает собеседница.
Ее родителям под семьдесят, как решить вопрос с визами, чтобы они приехали к ней в гости, Вероника пока не придумала, поэтому с близкими она не виделась, считай, два года. Когда появилась информация, что в Беларуси создана комиссия по возвращению, отец прочел об этом на «Зеркале» и восторженным голосом попросил дочь туда написать. Предположил, что вдруг у них ничего нет на нее и она сможет безопасно вернуться:
— Ён убачыў у гэтым акно ў Беларусь. Для мяне з’яўленне такой камісіі было дзіўным. Гэта разлічана на зусім наіўных людзей і з прапагандысцкіх мэтаў. Я стала расказваць бацьку, што ўсё гэта нелагічна. Прама зараз ідуць затрыманні, ты бачыш у навінах. Як можна адных закрываць, а іншых запрашаць? Прыводзіла прыклад з Савецкім Саюзам, калі там скончыліся рэпрэсіі, пачалася рэабілітацыя і больш нікога не затрымлівалі. Адначасова, тлумачыла, гэтыя працэсы не могуць адбывацца, бо адных садзяць за тое, за што тэарэтычна маглі б прабачыць іншых, — за каменты, абразы. Як у такім выпадку камісія будзе адрозніваць, каго адпускаць, а каго затрымліваць?
Этот разговор, продолжает Вероника, длился минут 15. В итоге отец согласился с дочкой и больше эту тему не поднимал:
— Ён зразумеў мае аргументы і іх прыняў. Ён разумны чалавек, проста ён чалавек савецкі. А гэтыя людзі жывуць крыху ў іншай прасторы і яшчэ вераць уладзе. Вераць, што яна можа працаваць па-іншаму.
Отец Вероники считает, что нужно смотреть все, поэтому за новостями следит не только на «Зеркале», но и «по инерции» на БТ и ОНТ, которые смотрит всю жизнь. Мама женщины родом из России. Белорусская политическая повестка ей не близка, поэтому политику они с дочкой не обсуждают.
Вероника айтишница, проблем с работой в другой стране у нее нет. В то же время женщина уверена: если она вдруг окажется без места, найти вакансию за границей ей окажется труднее, чем было бы в Беларуси. Так как конкурировать с людьми, которые живут в своей стране, тяжелее.
— Увогуле падчас размоў мы з бацькам прыйшлі да высновы, што эмігранту ўсюды цяжка. Калі хтосьці вырашыў бы пераехаць у Беларусь, яму б гэтак жа было няпроста. У меня сяброўка-ўкраінка жыла ў Мінску і таксама сутыкалася з тым, што трэба плаціць за медыцыну і гэтак далей, — рассуждает собеседница. — У Польшчы дарагая камуналка. Бацькі лічаць, можна разарыцца, калі яе плаціць. Пры гэтым вельмі здзіўляюцца, што некаторыя прадукты тут танней. Але, калі я кажу тату, што сярэднестатыстычнаму паляку лепей у Польшчы, чым сярэднестатыстычнаму беларусу, ён са мной пагаджаецца.
На вопрос, как вы и семья реагируете на то, что можете никогда увидеться, Вероника отвечает так:
— Разумеем, што такая магчымасць ёсць, але ўсе разумеюць: ёсць аб’ектыўныя прычыны, чаму я не магу прыехаць. І рызыкаваць не варта.
