Шестого апреля вице-премьер Украины Ирина Верещук призвала жителей Донецкой, Луганской и части Харьковской областей немедленно эвакуироваться из-за ожидания масштабного наступления российских войск на востоке страны. На следующей день глава украинского МИД Дмитрий Кулеба заявил, за контроль над Донбассом будут ожесточенные сражения, по масштабу и характеру боевых действий сравнимые со сражениями Второй мировой войны. И все же в регионах, близких к нынешней линией фронта, остается много людей. Мы связались с несколькими местными жителями и поговорили об обстановке перед возможным еще большим обострением боев. Один из наших собеседников чудом выжил после обстрела вокзала в Краматорске.
«Что-то будет на Донбассе нехорошее»
Шестого апреля Антон с сестрой и матерью жил в селе Новомихайловка в Донецкой области.
— В нашем поселке с 10 марта нет света, все прячутся в подвалах. Были обстрелы, село рядом в шести километрах окружено силами оккупанта. Эти так называемые ДНР. Соседние деревни они уже заняли, и мы решили эвакуироваться в более безопасные регионы, — описывает обстановку Антон, по его словам, многие люди уезжали в последние несколько дней. — Как стало активнее прилетать: «Точки У», вертолеты — условия, скажем, были не очень. Обстреляли Угледар, там люди погибли. У моих родственников сгорел дом.
Антон говорит, многие жители Новомихайловки разъехались по своим родственникам еще в начале марта. Те, кого некому приютить, пользуются эвакуационными автобусами, «кому деваться некуда, так едут, а там уже как распределят». Сейчас, по словам парня, в поселке осталось около 200−250 человек.
— Многим просто некуда уезжать, ну, или это пенсионеры. Остаются, конечно, и люди за 40. Но для них это Родина, они всю жизнь прожили в поселке и не хотят его покидать, — говорит молодой человек. — Понимаете, все уже к этому привыкли. Дети с 13-лет по свисту могут определить, по нам стреляют или от нас, миномет или «грады». Я и сам под бомбежку однажды попал. Не передать словами просто. Но я ведь еще с 2014 года все это слышал. Когда война началась, мне было 12, а сейчас 20. И 8 лет я жил в этом селе, в 20 километрах от оккупированной территории. И вот соседние села, которые раньше были подконтрольны Украине, уже перешли под ДНР, то же Степное… В нашем с каждым днем все хуже. Вот вчера убило женщину. Когда мы выезжали, над головой летали вертолеты, нас отвели в убежище через километр. Там мы попали под обстрел, но стены выдержали.
Шестого марта семья тоже уехала. Добрались до Краматорска, где собирались сесть на поезд до Ужгорода и выйти в Киеве. Там живет брат Антона. Ждали на железнодорожном вокзале. По его словам, минут через пять, как он зашел в здание вокзала, раздались взрывы. Позже парень узнал, что снаружи погибли 50 человек.
— Мы ждали поезд на Ужгород, сидели на улице. Вышел какой-то человек и сказал идти в помещение тем, кто собирается ехать до Киева, на Хмельницкий. Где-то полчаса еще мы посидели. Люди уже стали заходить внутрь, поезд на Хмельницкий был позже, и его пассажиры остались ждать на улице в палатках, а мы пошли, — говорит молодой человек. — Где-то в 10:30 произошел взрыв, все сразу попадали. С нашей стороны еще было более-менее: просто стекла потрескались. У людей началась паника, я увидел на полу кровь, возле нас стояла раненая девочка, может, ее ранило осколком.
— Через пару минут был еще один взрыв, но не такой мощный. Я вышел на улицу, а там — трупы, много раненых, у кого-то ногу оторвало, все в крови. Те, кто остался на улице, на перроне, погибли или получили ранения. Думаю, если бы остался на улице, я бы с вами уже не разговаривал. Это просто ужас. Вы понимаете, все же знали, что будет эвакуация! Хотелось хоть куда-нибудь уйти оттуда: очень тяжело было психологически там находиться, особенно в первые минут 15−20.
Антон сейчас в Днепре, ему удалось выехать из Краматорска в тот же день, но уже не на поезде — нашлись волонтеры на машине. Родную Новомихайловку, опасается парень, ждут тяжелые дни.
— Вы знаете, я же учился в Мариуполе, вот в июне должен был забирать диплом. Мой одногруппник со 2 марта не выходит на связь, я не знаю, жив ли он, — говорит Антон. — Я думаю, что и в нашем поселке все будет плохо. Мы и в СМИ читаем, что что-то будет на Донбассе нехорошее. Люди, которые остаются там, встревожены. И мы сами, пока были там, видели, как техника движется, и с оккупированных территорий тоже ждут, что что-то будет… Вообще, если Россия и Украина договорятся, все будет нормально. А если не договорятся, чревато это все… Но я верю в ВСУ, думаю, выстоят ребята.
«Те, кто остался, смирились. У них в убежищах своя жизнь: обустроили себе комнаты, почти не видят света и боятся»
Еще один житель Лисичанска Богдан сейчас в Днепре. Молодой человек — волонтер, поэтому в городе бывает постоянно. Он с другими волонтерами привозит туда продукты и воду для тех, кто остается.
— Почти каждый день туда ездим, развозим гуманитарную помощь. Люди страдают, живут больше месяца в убежищах и никуда не выходят, потому что боятся, — рассказывает парень. — Ситуация критическая во всех отношениях — с едой, с водой. Местные службы справляются отлично, если есть перебои с электричеством, газом, но все зависит от того, насколько обстановка позволяет. А она там просто ужасная: прилетает со стороны России постоянно и везде.
Богдан говорит, что ситуация в соседних городах еще хуже. Он считает, что то же самое ждет и его родной Лисичанск.
— Рубежное, Северодонецк разрушены, там много погибших. Половина Рубежного занята оккупантами, там ежедневно идут бои, — говорит он. — У нас все это только начинается, и будет очень плохо, скорее всего, потому что прилеты постоянные. Каждый день очень много местных жителей уезжает. Люди пытаются спасти хоть какое-то свое имущество. Всех призывают эвакуироваться, но не у всех есть возможность. Вы видели ситуацию в Краматорске вчера, как там обстреляли людей на вокзале? Поэтому многие наши боятся выезжать, не знают, какой будет дорога, и остаются там. Большая масса людей остается.
Глава Луганской областной военной администрации Сергей Гайдай 6 апреля в эфире «Настоящего времени» заявлял, что в Лисичанске остается около 30 тысяч человек
Богдан считает: жители его родного города тоже понимают, что ситуация накаляется с каждым часом.
— Конечно, они тревожатся, что все будет еще хуже, и этот страх витает и каждом человеке, который там находится или который выехал, — объясняет он. — Все наши знакомые, что здесь [в Днепре], каждый день со слезами смотрят все эти видео оттуда, созваниваются с близкими и очень боятся того, что может произойти что-то плохое. Остаются в Лисичанске в основном старики, люди с инвалидностью. Детей почти не осталось, разве что подростки. Младенцев всех вывезли.
— Те, кто остался, — они уже, знаете, смирились. У них в убежищах своя жизнь: обустроили себе комнаты, почти не видят света и живут в страхе и отчаянии, — говорит волонтер. — Они ждут скорейшего мира, верят в наши военные силы.
Все из моего окружения, все, кого я знаю, хотят жить в Украине, никому не нужен этот русский мир. Последние восемь лет, о которых говорят, я там жил. Там жили мои родители, город процветал, люди строили семьи, развивались. Все было хорошо до 24 февраля 2022 года, — эмоционально говорит Богдан и повторяет. — Сейчас я просто верю в наших ребят, что они не дадут захватить земли Украины, и все будет хорошо!
«Если суждено, что голову отрежет, то кирпич на нее не упадет»
Северодонецк — административный центр Луганской области. По большинству местных мобильных телефонов, которые мы нашли в интернете, и куда набирали, отвечали либо те, кто уже выехал из города, либо звучала фраза «абонент недоступен». Лишь на одном из номеров трубку поднял пожилой мужчина. Он сам удивился, что нам к нему удалось дозвониться.
— Война есть война, — коротко описывает он свои будни. — Живем так: то газ есть, нет — воды, то вода есть, газа — нет.
Собеседнику 67 лет. Они с женой находятся в квартире одной из многоэтажек города. В бомбоубежище, говорит мужчина, они не спускаются.
— Мы как по «Мастеру и Маргарите»: если суждено, что голову отрежет, то кирпич на нее не упадет, — обращается к классике мужчина. — В доме остались и другие соседи. В основном все нашего возраста. Молодежи вокруг мало, почти не видно.
— Почему вы не эвакуируетесь?
— Отвечу, как говорил Преображенский в «Собачьем сердце», когда ему предложили взять пару журналов в пользу детей Германии: «Не хочу», — коротко поясняет он свою позицию.
Говорит, почти все время они с супругой находятся дома. Лишь с утра выходят «на базар». Базаром мужчина называет «бабок и женщин», которые «торгуют за углом». У них, по его словам, можно купить яйца, картошку, соленья и хлеб, который сами пекут.
— Боев у нас на улицах я пока не видел, только то, что прилетает. «Бахать» обычно начинают с четырех дня, а утром можно сходить на базар, — описывает он свой график.
— А что у вас с водой?
— Иногда бывает, тогда запасаемся. Набираем в пяти-, десятилитровые бутыли, и как-то перебиваемся. Свет появляется периодически. Связь тоже не всегда работает. Даже удивительно, что мы так долго разговариваем (около 6 минут. — Прим. Ред.), — отвечает собеседник и резко прощается.
По словам мэра Северодонецка Александра Строка, из-за атак на город со стороны российских военных люди вынуждены находиться в укрытиях. Основная масса продуктов и запасов, которая была в Северодонецке, уничтожена. Еду и предметы первой необходимости в убежища развозят военные и волонтеры. Происходит это примерно каждые два-три дня. Выходить на улицу небезопасно. В связи с тем, что в регионе ожидаются сильные бои, горожан призывают эвакуироваться. Ежедневно из города удается вывезти порядке 500−600 человек.
«Люди тут еще остаются. Кто в подвалах, кто в своих квартирах — у кого на что хватает смелости»
В поселке в нескольких километрах от Северодонецка с родителями, женой и детьми остается Артем. Мужчина немногословен, но сходу поясняет: никуда уезжать не собирается, хотя, добавляет, что прямо через поселок проходит линия фронта. На любые вопросы касательно российской или украинской армий в округе отвечать отказывается. Как и рассказывать, под чьим контролем поселок сейчас.
— Стреляют постоянно, достается и нам. Есть разрушенные дома, некоторые — в ноль, полностью. Откуда и чье прилетает, я не знаю, — коротко описывает обстановку местный житель. — Люди тут еще остаются. Как они живут? Кто в подвалах, кто в своих квартирах — у кого на что хватает смелости. Газа, света, воды нет. Пока есть генераторы, поэтому заряжаем телефоны и есть связь. Скоро и этого не будет, потому что топливо заканчивается. Продукты никто не привозит: волонтеры боятся к нам ехать. Говорят, чтобы мы сами добирались в город за едой. Вот я недавно отправился на своем бензине, за свои средства. Привез в поселок немного продуктов.
Детям Артема — три и восемь лет. По его словам, к обстрелам, как и взрослые, они привыкли. Когда спрашиваем, страшно ли ему, что дальше ситуация с боями станет еще хуже, просит не задавать глупых вопросов. И все-таки отвечает, почему не увозит семью подальше от возможной беды.
— Я остаюсь, потому что не хочу бросать все нажитое, а мародеров тут много. Жилье в Украине, если эвакуироваться, сейчас сдают очень дорого, а еще выехать как-то нужно. Мы таких денег тут не зарабатываем. Надеемся на лучшее, да и все.
«Когда тебя даже от волны сбивает с ног — к сожалению, не от морской»
Пять дней назад Яна выехала из Лисичанска — города в Луганской области Украины. Недалеко теперь находится линия фронта, многие территории с востока сейчас подконтрольны армии России и самопровозглашенных ЛНР и ДНР (карту боевых действий по данным украинского агентства УНИАН на утро 7 апреля можно посмотреть здесь). Покидать город девушке было морально тяжело: там остались мама и бабушка.
— В Лисичанске ничего не работает. Достать продукты негде. Гуманитарки особо нет. У меня мать живет на РТИ (район у местного завода резинотехнических изделий. — Прим. Ред.). Там с 28 февраля ни газа, ни света, ни воды. Люди выживают как могут. Маму я, как ни хотела, не смогла забрать: у нас бабушка лежачая, 86 лет. Они живут на четвертом этаже, как бабушку снесешь оттуда? Я и просила, и умоляла… Больная тема. Но у меня ребенок, которого нужно было спасать, — коротко и сбивчиво рассказывает Яна. — У вас же есть мама? Как бы вы себя чувствовали, если бы уехали, а она осталась? Просто многие не понимают, каково это. Но и дай бог, чтобы не понимали. Это очень страшно.
В городе, по ее словам, идут постоянные обстрелы, но многие люди еще остаются в своих домах.
— Когда я уезжала, с самолета обстреливали, «грады» работали. Ужасно было, — говорит женщина. — А после обеда в тот же день к нашему дому прилетели снаряды. Это все ужасно. Когда тебя сбивает с ног от волны — к сожалению, не от морской — а от взрывной.
— Люди готовятся к тому, что могут начаться более масштабные боевые действия?
— Как готовятся? Вот у меня мама болеет шизофренией. Я ей объясняю, но всего происходящего она не видела. Естественно, она знает, что «бахает», естественно, вылетают стекла, но всю суть она не понимает. Люди опасаются покидать город. У меня подружка там осталась с двумя детьми: боится дороги. Я и сама долго не выезжала, потому что понимала: хоть как-то могу помочь населению. У меня были друзья, которые передавали лекарства, а я их раздавала в городе. Но когда во дворе нашего частного дома, где мы жили, упал снаряд и торчал в огороде… После этого я уехала. Чей снаряд, не скажу — без понятия. Я мирный житель, и мне фиолетово. У меня был свой бизнес, а теперь его нет. Был свой дом, а теперь его нет.
— Как вы думаете, будут ли более масштабные боевые действия на территории Донецкой и Луганской областей?
— Я ничего не думаю. Я хочу, чтобы этот ад поскорее закончился, чтобы у меня хоть что-то из моего жилья уцелело. Хочу вернуться домой, дальше как-то отстраиваться. У меня муж там, его мама там остается, — говори женщина;
— Вам важно, чтобы вы вернулись и территория осталась украинской?
— А вам важно было бы, какая это была бы территория? Если бы у вас дома была такая история, все это происходило? Мне бы, наверное, хотелось просто мира, и чтобы не было всего этого. У меня ребенок. Куда ей дальше идти? Возвращаться домой? Тоже опасно: ты не знаешь, разминировали там или нет. Это тяжело понять тем, кто там не был, кто не видел этого всего, — добавляет в конце разговора Яна.
