Почему не открыли погранпереход с Польшей? Беларусы перевернули страницу? Почему Лукашенко и Путин любят ультраправых из Евросоюза? Что с паспортом Новой Беларуси? Эти вопросы задали нам вы, а мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит», это его текстовая версия.
— В конце мая премьер-министр Польши Дональд Туск сказал, что Польша может возобновить работу пункта пропуска «Бобровники» (с нашей стороны «Берестовица») на границе с Беларусью. Спустя полторы недели министр иностранных дел Радослав Сикорский сообщил, что открытие перехода на границе пока не планируется. Что изменилось?
— Сложно залезть в голову к польским политикам, но я согласен с вами, что такие противоположные заявления от представителей не только одного правительства, но и даже одной правящей партии — «Гражданской платформы» — звучат как минимум непоследовательно.
Эта разноголосица с перерывом в десять дней может объясняться разными причинами. Во-первых, Туск и Сикорский могут действительно иметь разные взгляды на вопрос беларусско-польской границы. Один может быть сторонником деэскалации, более открытых погранпереходов. А другой — более жесткой линии по отношению к Беларуси и ее населению в том числе.
С другой стороны, свою роль могло сыграть место, в котором делал это заявление Туск. Это был Белосток, город, который потерял прямую связь с соседней Гродненской областью после того, как сначала Польша, а затем Литва закрыли все близлежащие пункты пропуска.
Это ударило не только по простым людям, но и по местному польскому бизнесу, который зарабатывал на приграничной торговле. И Туск вполне мог хотеть понравиться местным жителям, предложить им какую-то популярную меру перед выборами в Европарламент, чтобы заручиться большим числом голосов. Мол, посмотрите, как мы отличаемся от предыдущей партии власти. Они только закрывали погранпереходы, а мы думаем, как их открывать. То есть такое ни к чему не обязывающее предвыборное заявление.
Ведь по факту эти планы все равно были нереализуемы в ближайшее время, потому что они требуют готовности с двух сторон. А по данным беларусского Погранкомитета, которые заметила «Наша Ніва», на беларусской стороне этого перехода проходит ремонт, который закончится только к концу 2024 года.
Ну и, наконец, третье, наиболее вероятное объяснение здесь состоит в том, что за те десять дней, что прошли между заявлениями Туска и Сикорского, польский взгляд на ситуацию действительно мог измениться. Потому что уже через четыре дня после того как польский премьер намекнул на возможность открытия одного из погранпереходов, группа мигрантов напала на польских пограничников. Один из них был ранен ножом и через какое-то время умер в больнице.
Однако даже до его смерти это нападение было довольно вопиющей эскалацией по меркам миграционного кризиса на беларусско-польской границе. В Польше, напомню, этот кризис вообще рассматривают как гибридную атаку со стороны Беларуси и России. И теперь в этой атаке появилась первая жертва с польской стороны.
В такой ситуации, когда президент Польши Дуда созывает Совбез, к границе стягиваются войска для ее охраны, а премьер Туск восстанавливает на ней буферную зону, ожидать каких-то шагов доброй воли со стороны Польши было бы странно. И, возможно, именно это изменение позиции и проявилось в июньском заявлении Сикорского.
— Ці не з’яўляецца дыскусія пра візы для беларусаў і размовы пра тых, хто стаіць у чарзе на мяжы, якраз прыкметай, што беларусы перагарнулі старонку? І нават апазіцыйныя палітыкі за тое, каб вярнуць назад той жа самы статус-кво з паездкамі на закупы і паўзучай еўрапеізацыяй?
— Цяжка казаць пра ўсіх беларусаў, але вы маеце рацыю, што ў пэўным сэнсе дыскурс змяшчаецца. З барацьбы з рэжымам тут і зараз на адаптацыю да рэчаіснасці. У тым ліку рэчаіснасці, у якой апынуліся тыя беларусы, якія вымушаныя месяцамі чакаць акенца на візавы прыём ці дзясяткамі гадзін — у чэргах на мяжы.
Асабіста я не бачу ў гэтым нічога незвычайнага. Большасць форм барацьбы, якія былі даступныя беларусам у 2020 годзе, зараз проста не працуюць. Так, апазіцыя яшчэ можа заклікаць да розных санкцый, а асобныя групы ў ёй — рабіць кібератакі ці расследаванні карупцыі. Але ўсё гэта справа максімум дзясяткаў чалавек, і ўплыў гэтага як на пазіцыю заходніх урадаў, так і на ўстойлівасць беларускага рэжыма як мінімум невідавочны.
Таму дыскурс і палітыкаў, і СМІ змяшчаецца ў тыя сферы, дзе прагрэс можа быць больш дасяжным, а галоўнае — больш адчувальным для рэальных людзей. Мабільнасць і візавае пытанне тут першы відавочны кандыдат. Бо гэта закранае дзясяткі, калі не сотні тысяч беларусаў.
Для палітыкаў, якія зараз прыярытызуюць гэтае пытанне, гэта самы відавочны шлях да таго, каб паказаць сваю рэлевантнасць для людзей. Асабліва для свайго электарату — самай праеўрапейскай часткі грамадства, той, якая больш за астатніх карыстаецца і візамі, і памежнымі пераходамі.
У гэтым сэнсе гэта рэакцыя (і я лічу, што даволі запозненая) на тыя рэальныя праблемы, дзе ў дэмсіл яшчэ застаецца хоць нейкая вага, хаця б у Польшчы ці Літве.
Так, і тут атрымліваецца не заўсёды, але калі дэмсілы могуць паўплываць на адмену нейкіх дыскрымінацыйных крокаў, людзі адчуваюць гэта адразу, напрыклад, як з нядаўнімі абмежаваннямі з боку Літвы на ежу і напоі, якія беларусы маглі везці з сабой праз мяжу. А з лабізмам за ордар супраць Лукашэнкі ці новы пакет санкцый супраць Беларусі гэтая сувязь паміж актыўнасцю дэмсіл і жыццём звычайных людзей проста не існуе.
Што тычыцца паўзучай еўрапеізацыі, то я тут таксама не бачу іншага шляху да захавання ці ўзмацнення сённяшняга ўзроўню праеўрапейскіх поглядаў у беларускім грамадстве. Калі паміж Беларуссю і Захадам паўстане сапраўдная жалезная заслона з немагчымасцю вандраваць, то можна будзе колькі заўгодна казаць, што гэта адказнасць Мінска. І гэта будзе праўдай. Але ўплыў на грамадства будзе відавочны. Яно будзе станавіцца больш арыентаваным на Расію ва ўсім: турызме, бізнэсе, у адукацыі сваіх дзяцей і ў выніку ў каштоўнасцях. Не ведаю, хто, акрамя беларускага і расійскага рэжымаў, будзе бенефіцыярам такой сітуацыі.
Таму абмеркаванне гэтай павесткі — гэта не толькі папулізм і дэмагогія з боку палітыкаў. Гэта яшчэ і размова пра фактары будучай трансфармацыі Беларусі. Без арыентаванага на еўрапейскія і дэмакратычныя каштоўнасці грамадства гэта палітычная трансфармацыя проста пойдзе ў іншы, недэмакратычны і нееўрапейскі бок.
— Павел Латушко недавно заявил, что паспорт Новой Беларуси пока подвисает. Что вообще с этим проектом? Можно признать, что он провалился?
— Я не думаю, что мы можем говорить о провале проекта, пока сами его авторы — Кабинет Тихановской и лично представитель по иностранным делам Валерий Ковалевский — продолжают им заниматься и даже говорят, что у него есть какие-то перспективы.
Им, разумеется, виднее. Они находятся на прямой связи с властями разных стран, от которых ожидается признание этого документа, и с литовской компанией Garsų pasaulis, которая, может быть, будет эти паспорта печатать.
Но со стороны кажется, что Латушко в своей оценке прав, потому что первые образцы этих паспортов должны были напечатать сначала к концу прошлого года, затем к концу марта этого года. Сейчас почти середина июня. И вместо образцов паспорта мы получили громкий скандал с компанией Garsų pasaulis и с ее возможными связями с бизнесменами, близкими к Лукашенко.
Если расследование литовских спецслужб покажет, что эта компания не может считаться безопасной для обработки персональных данных, то и беларусским демсилам придется искать для своего проекта альтернативного паспорта другого подрядчика, что отложит производство первых образцов на неопределенный срок.
И все это не снимает те базовые проблемы, о которых мы говорили, когда этот проект только запускался. А именно — признание этих паспортов со стороны западных стран. Лично мне государства, готовые это сделать, неизвестны.
Раньше демсилы заявляли об одной или двух странах, которые якобы предварительно готовы признать документ. Но последние месяцы они уже не делают таких заявлений.
Другое дело, что и Павел Латушко тут не выступает нейтральным наблюдателем. Видя, что проект паспорта, как он сам выразился, «подвисает» и начинает серьезно вредить имиджу Кабинета Тихановской, в который Латушко входит вместе с Ковалевским, Пал Палыч начал дистанцироваться от этого проекта.
Он уже несколько раз за последние недели заявил, что Ковалевский не пускал к работе над паспортом юристов из команды Латушко, а теперь добавил, что, по данным его польских собеседников, этот проект не имеет поддержки в Варшаве, одной из важнейших столиц для беларусских демсил.
Это выглядит как подготовка Латушко к тому, чтобы повесить всю политическую ответственность за провал этого проекта, если он вдруг произойдет, на Ковалевского.
И это укладывается в предсказанную многими наблюдателями активизацию Латушко после его победы на выборах в Координационный совет и его попыток получить больше влияния в демсилах.
Если этот процесс дойдет до того, что Латушко как новый лидер КС получит влияние на персональный состав Кабинета, то при следующем обновлении этого органа Ковалевский выглядит как первый кандидат на вылет.
Поэтому в уже повторяющейся критике Латушко проекта своего соратника по Кабинету, а формально — всего Кабинета, просматриваются признаки и классической политической борьбы.
— Ультраправые партии показали лучшие результаты за всю историю выборов в Европейский парламент, добившись значительных успехов во Франции, Германии и Италии. Почему крайне правые политики Евросоюза так любят Беларусь и Россию? А Лукашенко и Путин — их?
— Тут есть много тактических и идеологических пересечений. Во-первых, и ультраправые политики, и Путин с Лукашенко делят общего идейного врага — либерализм. Или то, что они сами называют глобализмом.
Для Минска и Москвы это борьба с элитами западных стран по теме демократии. У ультраправых в Европе свои похожие диктаторы, от которых тоже надо избавиться, — это брюссельская бюрократия.
Путин, Лукашенко и западные ультраправые сходятся в том, что эта глобальная либеральная элита навязывает простому народу чуждые ему ценности вроде толерантности к мигрантам или ЛГБТ.
К слову, многих крайне правых в Европе и в Америке восхищает тот консервативный тренд, который начался в России лет десять назад и к которому недавно стали присоединяться беларусские власти. Речь идет о том, что они называют борьбой за традиционные ценности.
Любопытно, как общего врага, но с абсолютно разным вектором ненависти и европейские ультраправые, и Путин с Лукашенко нашли в Украине. Для Кремля Украина — это как раз воплощение самой что ни на есть ультраправой, нацистской идеологии. А для европейских ультраправых и для настоящих неонацистов Украина — это страна, которую западные либеральные элиты хотят оторвать от России и приобщить к своим ЛГБТ-ценностям.
Но на самом деле ключевая причина здесь скорее тактическая. Потому что правительства большинства стран Евросоюза и правительства США — это оппоненты как Путина и Лукашенко, так и ультраправых в своих странах. И происходит объединение по принципу враг моего врага — мой друг.
Москва часто с не меньшим энтузиазмом поддерживает абсолютно противоположные ультралевые силы в европейских странах. Путин в этом смысле всеяден. Ему подойдет любой союзник, который помогает дестабилизировать вражеские правительства или раскалывать их общество. Для Лукашенко же крайне правые и особенно крайне левые европейские политики — это союзники в том, что касается голосования против санкций, но еще и использование их в пропаганде. Их можно бесконечно звать на беларусское ТВ, чтобы рассказывать там о несправедливости Запада и антинародности их элит, но делать это устами западных граждан.
Можете проверить сами: если взять любого регулярного западного гостя беларусского телевидения, то у него в биографии почти наверняка окажется какая-то аффилиация с маргинальными ультралевыми или ультраправыми организациями в своей стране.
Но прошедшие выборы в Европарламент вряд ли стали поводом для торжества в Минске или в Москве. Ультраправые действительно немного улучшили свои позиции, в основном за счет падения либералов и зеленых, но эти колебания несущественны для общей композиции сил в Европарламенте.
Центристские силы — как правее, так и левее центра — остаются в уверенном большинстве, и они сформируют коалицию без участия ультраправых сил. И в этом смысле восточная политика Евросоюза не изменится.
Единственная надежда Минска и Москвы тут на эффект домино, который эти выборы могут запустить в таких важных странах Евросоюза, как Франция или Германия.
Президент Макрон, например, уже объявил досрочные парламентские выборы, и если его партия на них выступит так же слабо, как она выступила на выборах в Европарламент, это поставит под вопрос устойчивость его президентского поста.
В Германии у правых популистов из АДГ тоже есть успехи, но не такие серьезные, как у Марин Ле Пен во Франции.
Как и в Европарламенте, немецкие опросы показывают, что у центристских партий разных мастей сохраняется суммарно уверенное большинство. Это значит, что даже в случае потенциально новых выборов в Германии к власти там бы не пришла более пророссийская партия.
