Зачем Лукашенко продолжает миграционный кризис и для чего он акцентирует внимание на своей новой резиденции? Какие могут быть последствия обязательного распределения для платников? Чего добились демсилы за последний год и почему в Беларуси остановился рост доверия к власти? Эти и другие злободневные вопросы задали нам вы. Мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит».
— Недавно в Минске обнаружили предполагаемую новую резиденцию Лукашенко. Сам политик даже прокомментировал эту информацию и назвал ее «вбросом». Зачем Лукашенко вообще поднимать эту тему и обращать в очередной раз на нее внимание?
— Лукашенко не стесняется многих своих черт, которые могут отталкивать или злить разные части белорусского общества. Но есть одна его черта, которую он по-настоящему болезненно воспринимает, если ему на нее кто-то указывает. И на самом деле это атрибут почти любой авторитарной власти. Речь о роскошных дворцах, дорогих машинах, резиденциях и просто богатстве.
Лукашенко построил весь свой имидж в глазах сторонников на том, что он не гоняется за богатством, что ему не нужно много денег, что он борется с коррупцией, что он не похож на правителей типа Януковича с золотым батоном и гротескной резиденцией. Поэтому, видимо, и сейчас он решил не давать повода своим сторонникам и номенклатуре сомневаться в этом образе. Ведь если давать оппозиции об этом говорить, не опровергая, то получается, что тебе как бы нечего ответить.
В принципе, идентифицировал угрозу он верно, потому что ничто так не разъедает поддержку любого политика, как вычурное показное богатство на фоне не самого богатого народа.
Неслучайно первым из гонки 2020 года исключили именно Сергея Тихановского, который бил как раз в эту точку. Он выбивал у Лукашенко идеологическую почву из-под ног, оперируя его же дискурсом из середины 90-х. И когда человека явно задевает какая-то критика, он не всегда может рационально оценивать последствия своей реакции. Конкретно в этом случае, реагируя на новый фильм BELPOL о предполагаемой резиденции Лукашенко в центре Минска, он, конечно же, в намного большей степени подсветил фильм, сделал ему рекламу, чем опроверг какие-то из обвинений.
Да, наверное, часть правящей верхушки и номенклатуры посматривает оппозиционные СМИ. И они, наверное, увидели новости о фильме про резиденцию. Но я сомневаюсь, что для большинства сторонников власти это было какой-то новостью, что это просочилось в их информационный пузырь. А теперь благодаря Лукашенко и эти люди услышали о какой-то резиденции. Кто-то из них полезет искать, в чем дело. А для тех, кто посмотрит фильм BELPOL или хотя бы почитает его содержание, объяснения Лукашенко не будут звучать слишком убедительно.
Он, напомним, заявил, что на месте бывшей больницы в центре Минска появится какой-то реабилитационный центр, где к тому же будут располагаться офисы разных НГО, которые власти закрывали раньше, и благотворительных фондов. Но это очень плохо стыкуется с планом здания. Неясно, зачем простым пациентам на реабилитации или благотворительным фондам бассейн с VIP-залом, комнаты для охраны или комнаты для водителей. Непонятно, зачем там оружейная комната, или пункт пропуска с металлодетектором, или снегогенератор в СПА. Непонятно, кому из благотворительных фондов нужен большой обеденный зал с дорогим витражом на потолке. Или другие залы, которые очень похожи на переговорные комнаты для политиков.
— Зачем Лукашенко продолжает миграционный кризис? Что это ему дает, кроме закрытия пограничных пунктов? Лукашенко выгодно закрытие границ?
— Я предлагаю смотреть на ваш вопрос иначе. Мы уже давно вошли в ту стадию существования белорусского режима, когда ему не нужны причины для того, чтобы портить жизнь своим оппонентам. Скорее, наоборот, ему нужны очень веские причины, чтобы перестать это делать. Причем это касается как репрессий внутри страны, так и попыток давления на соседей. Польша, Литва, Латвия — это три страны, которые, пожалуй, делают больше всех остальных в том, что касается давления на Минск и наказания за какие-то действия белорусской власти. Минск отвечает тем же. Поэтому для Лукашенко продолжающийся миграционный кризис — это некая новая нормальность, в рамках которой враги Беларуси платят за свою враждебную позицию.
Учитывая, что поток мигрантов в последние месяцы несколько изменился с точки зрения того, как эти люди попадают в Беларусь (если раньше они прилетали через Минск, то сейчас все чаще через российские аэропорты — а затем в Беларусь по земле), то, скорее всего, у белорусской власти нет очень простого и быстрого способа перекрыть этот канал.
Для этого властям пришлось бы либо восстанавливать погранконтроль на границе с Россией, который они сами недавно сняли, либо задерживать группы мигрантов уже в Беларуси. Причем делать это регулярно и высылать их обратно для того, чтобы те мигранты, которые еще раздумывают о таком пути, передумали. На сегодня, очевидно, нет достаточных причин для того, чтобы так перенапрягаться. К тому же на организации этого потока кто-то зарабатывает. Раньше это были приближенные к власти турфирмы. Сегодня это могут быть какие-то проводники, аффилированные с силовиками, или сами пограничники, которые помогают искать мигрантам щели в границе.
Последние два года показали, что не любой масштаб миграционного кризиса приводит к санкциям. Если держать поток ниже определенного уровня, то соседи возмущаются, но никаких новых ограничений не вводят. И Минск постоянно прощупывает эти границы, иногда заходя слишком далеко. Например, нарвавшись на закрытие нескольких погранпереходов и угрозу Польши и стран Балтии ввести полную блокаду, белорусские власти с начала июля начали перебрасывать мигрантов с польской границы на латвийскую. Очевидно, что мнение Латвии и судьба погранперехода на границе с ней беспокоит Лукашенко куда меньше, чем КПП на границе с Польшей и тот товаропоток, который идет через Беларусь в Польшу и дальше в Евросоюз.
Рига ожидаемо ответила на это закрытием одного из двух пунктов пропуска. Но для Минска в этой всей истории было важно то, что перенаправление потока мигрантов позволило успокоить риторику польских властей. Лукашенко, очевидно, ожидает, что после парламентских выборов в Польше в середине октября политический интерес к этой теме вообще спадет и можно будет потихоньку восстанавливать поток и на польском направлении.
А для того чтобы Минск в принципе прекратил миграционный кризис, нужны куда более веские причины. Нужно, чтобы Лукашенко по какой-то причине захотел всерьез налаживать отношения с соседями. Это может быть какое-то серьезное изменение их позиции, что маловероятно. Либо если Лукашенко вдруг почувствует, что ему нужно быстро помириться с соседями — например, на фоне каких-то негативных новостей с российско-украинских фронтов. Но просто так от прибыльного бизнеса и возможности почти безнаказанно создавать проблемы для своих оппонентов Минск не откажется.
— В Беларуси планируют ввести обязательное распределение и для платников. Также хотят увеличить срок отработки до 5 лет. Неужели ситуация в сфере занятости настолько критична, что власти готовы пойти на столь непопулярные меры, тем самым пополнив протестный электорат? Какие могут быть последствия у этого решения?
— У этой инициативы сразу несколько причин, все из которых сошлись в одной точке. Во-первых, в стране действительно угрожающая ситуация с занятостью. В Беларуси не закрыто больше 130 тысяч вакансий. Это исторический максимум. Этому поспособствовала как массовая эмиграция, так и демография. Беларусь сейчас проходит период демографической ямы, когда в обществе объективно мало молодых людей — то есть и молодых специалистов. Сотни тысяч людей покинули Беларусь после 2020 года. Причем среди них есть не только политбеженцы или айтишники, там также много людей рабочих специальностей. В Беларуси уже намечается большой дефицит врачей. Наконец, растет число абитуриентов, которые не хотят поступать в белорусские вузы. Больше 12 тысяч студентов учится в Польше, примерно столько же — в России.
Сделать что-то с белорусской системой образования или со страной в целом, чтобы убедить людей оставаться дома, для властей сложно. Намного проще пойти по привычному пути — запретов.
И здесь приходит очередь, на мой взгляд, самого главного ответа на ваш вопрос. Белорусские власти традиционно пытались, наказывая общество за какое-то неправильное, с их точки зрения, поведение, при этом не раздражать слишком большое число людей. Так, например, было с декретом о тунеядстве. Для власти не работать — это неправильное поведение. Хороший белорус должен «раздеваться и работать». И поэтому неработающих решили наказать. Но потом поняли, что перегнули палку, и процесс затормозили.
Сейчас Лукашенко снова столкнулся с «неправильным» поведением белорусов. Некоторые из них стали почему-то уезжать из страны. Но сдержек в виде опасений разозлить еще большую часть общества у власти уже нет. Появилась привычка разбираться с любым недовольством репрессиями. И постольку они работают, они программируют на то, чтобы, принимая новые ограничительные меры, еще меньше заботиться об общественном мнении.
А то, что обязательное распределение для платников и увеличение срока распределения для бюджетников — это именно ограничительные меры, не скрывают даже власти. Они сами прямо обсуждают этот шаг не в контексте того, что это такая социальная мера, поддержка безработной молодежи. Они открыто говорят, что это попытка борьбы с оттоком людей. То есть привязка молодых специалистов к их рабочему месту, чтобы вдруг не уехали.
И не нужно быть политологом, чтобы предсказать, что людям, которых заставляют работать там, где они работать не хотят, все это не понравится. Вместе с семьями число задетых этими мерами может достигать многих десятков тысяч в год.
Другое дело, что если мы посмотрим на демографический портрет среднего сторонника и среднего противника власти, то образованная молодежь всегда была самой оппозиционной группой общества. И поэтому среди этих людей вряд ли есть большой запас для увеличения доли противников власти. Среди них их и так большинство.
Скорее, речь будет идти о том, что более аполитичные или умеренно оппозиционные люди из этой когорты будут становиться намного более злыми на власть. Накопление этой злости в разных сегментах общества приводит к тому, что мы видели в 2020 году. Но это происходит не одномоментно. А у сегодняшней молодежи все еще остается возможность уехать из страны, в которой им становится слишком некомфортно жить. Притом те молодые люди, которые все же решат переехать без отработки, скорее, будут уезжать с концами. Для многих людей порвать все связи со страной будет намного проще, чем выплачивать десятки тысяч рублей штрафа или отрабатывать несколько лет в сельской местности.
— Недавнее исследование показало, что в Беларуси остановился рост доверия к власти. Почему?
— Действительно, в очередном ежеквартальном опросе белорусских горожан, который делает команда исследовательского проекта «Белорусский трекер перемен», наметилась новая интересная тенденция. Весь первый год полномасштабной войны эта серия ежеквартальных опросов показывала, что плавно растет доля тех респондентов, которые доверяют власти. Но с весны 2023 года этот процесс, кажется, остановился.
Сначала в майском опросе сумма двух провластных сегментов (то есть ярых сторонников власти и тех, кто просто склонен власти доверять) вышла на плато, а в августе она уже упала на четыре процентных пункта. Этого пока мало, чтобы громко заявить, что режим теряет поддержку. Но если эта тенденция продолжится и в следующих выпусках, то такой вывод можно будет сделать.
Исследование не приводит абсолютных цифр, то есть размера этих сегментов, потому что нельзя быть точно уверенным, что, учитывая особенность онлайн-выборки и сегодняшнюю ситуацию в Беларуси, кто-то знает всерьез, насколько эти данные отражают распределение людей в белорусском обществе. Но наиболее общую динамику мы по ним видеть можем.
Почему так произошло? Дело явно не в экономике, потому что весь прошлый год экономика падала, а уровень доверия власти, по этим опросам, рос. В этом году ситуация обратная: экономика восстанавливается, а рейтинг стагнирует. Мы можем только выдвигать гипотезы, но, судя по всему, речь идет об исчерпании того эффекта, который изначально вызвал тот небольшой рост поддержки власти. Речь идет о том шоке от войны, который сместил приоритеты части белорусов. Когда под боком убивают тысячи людей, летят бомбы и ракеты, некоторые люди начинают держаться даже за ту стабильность, которую они еще недавно считали застоем, сильнее, чем раньше. Это трансформируется в чуть большую поддержку того, кто эту стабильность обеспечивает. Но война постепенно уходит на информационную периферию людей в Беларуси, многие адаптируются к постоянным сводкам с фронта, новым взятым деревням, новым жертвам. Другие отворачиваются в сторону менее депрессивного контента.
И с этим уходит тревожность 2020 года. Может ли она вернуться и потянуть за собой рейтинги власти обратно наверх? В теории можно себе представить такую эскалацию войны, которая вернет ее в информационную повестку белорусов и пробьет ту уже повысившуюся планку белорусского внимания к этой проблеме. Также Лукашенко может показать какие-то экономические чудеса перед выборами. Например, накачивая экономику дешевыми деньгами. И это тоже может дать краткосрочный эффект на рост поддержки власти. Но в остальном происходит то, о чем мы уже много раз говорили в этой рубрике: никакое обезболивающее не действует бессрочно. Рано или поздно внимание людей неизбежно возвращается от большой внешней драмы на свои небольшие внутренние проблемы.
— Есть ли у белорусских демократических сил какие-то победы после начала войны в Украине?
— Ответ на ваш вопрос зависит от точки отсчета. Если мы отталкиваемся от целей, которые само руководство демсил ставило себе, например, создавая Кабинет в августе прошлого года, то никаких серьезных побед нет.
Светлана Тихановская тогда ставила своему новому органу такие задачи: восстановить правопорядок и законность, осуществить деоккупацию Беларуси, подготовить транзит власти, обеспечить проведение честных выборов и освободить политзаключенных. По всем этим пунктам у нас регресс. Политзаключенных стало больше, законности и правопорядка — меньше. Власть удерживают все те же люди. Беларусь явно не стала более независимой. Можно спорить про деоккупацию: стала оккупация больше или меньше. С одной стороны, в Беларусь заехало российское ядерное оружие, а с другой стороны — число российских войск и российской авиации [на территории нашей страны] на минимуме за последние полтора года. Но все это явно не имеет никакого отношения к работе демсил и связано, скорее, с тем, что нужно и не нужно Путину от Беларуси.
Но как тогда, так и сейчас я считаю эти цели просто набором хороших пожеланий, которые оторваны от возможностей и реальных ресурсов оппозиции в изгнании. Поэтому, чтобы честно отвечать на вопрос о победах, надо выбирать более реалистичную планку ожиданий. С точки зрения своего внутреннего развития, это, скорее, самосохранение. То, что демсилы, несмотря на все свои скандалы и споры, так и не развалились, можно считать в каком-то смысле победой. Базовая архитектура оппозиции, во главе которой находится избранная в 2020 году лидер, сохранилась. У этого политического организма появилась возможность как-то цивилизованно решать возникающие конфликты, что проявилось в разрешении спора вокруг BYPOL.
При этом единства между политическим крылом оппозиции и «боевым» крылом в виде белорусских добровольцев пока нет. И поэтому о полноценной победе с точки зрения внутренней структуры говорить не приходится.
В вопросе о политзаключенных единственным относительным успехом на фоне потока ужасных новостей из Беларуси можно считать недавний марафон в поддержку политзаключенных, на котором было собрано больше полумиллиона евро. И хотя эти деньги не были бы собраны без тысяч участников марафона и многих СМИ, которые помогли разнести эту информацию, инициатива все-таки исходила от политической структуры, а именно от представителя Тихановской по социальным вопросам Ольги Горбуновой.
Каких-то других, более впечатляющих побед на этом фронте я не вижу. Я, конечно же, не говорю о том, что Тихановская должна была освободить политзаключенных. Речь идет, скорее, о способности демсил поддерживать внимание к этой теме на том же уровне, на котором оно было до войны. Этого не произошло. Усилия здесь явно недостаточны.
В относительное достижение можно записать все еще разное отношение к белорусам и к россиянам во многих странах мира. Сложно тут вычленить именно работу демсил. Свою огромную роль сыграли и белорусские добровольцы, которые воюют в Украине, а также нелегитимный статус Лукашенко, который у него есть с 2020 года, чего нет у российской власти в глазах мира. Наконец, для людей, занимающихся регионом, в том числе политиков, большое значение имеют цифры соцопросов, которые показывают, что белорусы и россияне абсолютно по-разному относятся к этой войне. Можно долго рассуждать про возможность или невозможность соцопроса в диктатуре, но вряд ли российское общество запугано настолько сильнее, чем белорусское, что мы видим настолько разные цифры поддержки войны. Но и демсилы здесь тоже вносят свой вклад. Дипломатические и медийные усилия лидеров оппозиции, их возможность общаться с западными политиками напоминают миру о том, что у белорусов есть другое лицо. Что это не просто тихие соучастники агрессии.
В остальном я не знаю людей, включая активистов демократического движения, которые были бы довольны его итогами работы, которым бы хватало побед. Но для меня всегда этот вопрос в итоге сводится к тому, чего разумно ожидать от политиков в изгнании, силой оторванных от своих избирателей, а какие упреки являются, скорее, нашей сублимацией общего негодования, выплеска этого недовольства на людей, которые мало что могут с этим сделать.
