Премьер-министр Роман Головченко оптимистично оценил ситуацию в белорусской экономике. По его словам, она больше «не испытывает никакого шока» и будет «прибавлять дальше от месяца к месяцу». Среди достижений премьер выделил сильный рост торговли с Россией. Значит ли это, что белорусская экономика действительно справилась с шоками и в перспективе ситуация будет только улучшаться, «Зеркало» спросило у старшего научного сотрудника BEROC Дмитрия Крука.
«Это весьма сомнительный успех»
— Роман Головченко рассказал, что Беларусь отошла от первоначального «санкционного шока» и намерена прибавлять в экономике. BEROC недавно также улучшил оценку перспектив по ВВП на этот год. Значит, ситуация в экономике хорошая?
— Важны критерии, которые стоят за определениями «хорошая» и «плохая». Моя ключевая мысль заключается в том, что действительно есть позитивная динамика — идет восстановление с точки зрения выпуска и внешней торговли. Но с чем ее сопоставлять? Самого по себе хвастовства позитивной динамикой недостаточно. Мы восстанавливаемся после существенного падения, и эта динамика не дает оснований говорить о том, что в 2023 году даже при самом хорошем развитии событий мы вернемся к лучшему периоду — середине 2021 года. Лучшее, что может быть на повестке дня, если этот восстановительный рост сохранится в течение года примерно по той траектории, которая есть сейчас, это выход выпуска к уровню 2019 года. Это весьма сомнительный успех.
Если пытаться найти рациональные зерна — да, любое восстановление лучше, чем дальнейшее падение. Можно сказать, есть повод для радости, потому что ситуация углубления рецессии не была исключена. Я бы даже на будущее ее не исключал.
Месседж о том, что экономика «отошла от первоначального санкционного шока», я бы рассматривал с большим знаком вопроса. Да, можно говорить, что физические объемы внешней торговли подтянулись к довоенному уровню, по динамике средней зарплаты мы оказались даже чуть выше, чем было в довоенное время. Но устойчивость у этого весьма сомнительная. В той же внешней торговле практически весь прирост достигается за счет России.
Наверное, тезис, что произошла адаптация к санкционным условиям, основан на том, что смогли восстановить экспорт нефтепродуктов и с большой вероятностью идет позитивная динамика по калию. Но продолжится ли это в последующие месяцы, есть ли основания быть уверенными, что эти товары будут устойчиво сбываться (с точки зрения и логистики, и спроса на них при меняющейся ценовой конъюнктуре) — здесь большие сомнения. Стопор с экспортом нефтепродуктов и калийных удобрений может случиться в любой момент. В этом случае вся восстановительная динамика очень быстро сойдет на нет.
Мой вывод такой: нельзя сказать, что санкционный эффект полностью исчерпан и это уже перевернутая страница. Ура-патриотические заявления о том, что у нас все хорошо — это как в пословице говорится, что на безрыбье и рак — рыба. «Рак» есть, можно порадоваться, но это не совсем то, что в нормальных экономических метриках можно считать успехом.
«Значительную часть выпавшего экспорта удалось заместить российским рынком»
— Власти с позитивом рассказывают о росте товарооборота с Россией, в первом квартале на 22,6%, а рост экспорта — на 56,6% по сравнению с тем же периодом прошлого года. Какие в этом есть плюсы и риски?
— Вновь-таки это зависит от искусства интерпретации. При желании плюсом можно назвать то, что прямо сейчас возможность экспортировать создает добавленную стоимость. С точки зрения цифр не важно, куда ты экспортируешь, важно, что ты можешь это делать и на твои товары и услуги есть спрос. Значит, ты можешь производить, создавать добавленную стоимость, а люди получают деньги.
Да, значительную часть выпавшего в связи с санкциями и войной экспорта удалось заместить российским рынком, что позволило снизить потери ВВП. В определенной степени это можно назвать плюсом.
Главный минус в том, что мы завязываемся на одном рынке. Причем устойчивость этого рынка очень сомнительна. Даже в отношении текущего года прогнозы ожидания по динамике российской экономики варьируются от минус 4% до роста на 2%. Это огромная разбежка для такой экономики, как российская. Она указывает на существование огромной неопределенности, большого количества рисков для этой экономики — начиная с того, как будут действовать санкции, на сколько они будут дальше съедать нефтегазовые доходы России, что будет происходить с бюджетом этой страны.
Мы же в такой ситуации превращаемся в заложников того, что будет происходить в российской экономике. Если там ситуация будет развиваться инерционным образом, то и наше восстановление в этом году продолжится. Но если динамика там изменится (есть много сигналов к тому, что это будет происходить), это новое направление развития практически мгновенно потянет Беларусь за собой. Это вполне понятное последствие зависимости от одного рынка: если у вас есть один покупатель и он перестает приобретать, то, естественно, вы ощущаете проблемы. По сути мы ставим на карту свое благосостояние и делаем его полностью зависимым от России — куда она, туда и мы. Можно сформулировать [эту зависимость] еще проще — российские проблемы становятся нашими.
Нам по большому счету должно быть наплевать, что происходит с российским бюджетом или рублем, но приходится вникать в эти вопросы, чтобы понимать, что будет происходить с белорусской экономикой.
Говоря о долгосрочной перспективе, важно отметить, что спрос на российском рынке на наши товары прежде всего представлен группами с не самой высокой степенью наукоемкости, доли добавленной стоимости. А важным фактором конкурентоспособности на этом рынке являются низкие трудовые издержки и цены на энергоносители. То есть мы работаем на бедную Россию, и чтобы там хорошо продавать, нам тоже надо держать свои зарплаты низкими, при этом постоянно заботиться о том, чтобы затраты на энергоносители не давали высокую себестоимость. Это формирует порочный круг если не бедности, то барьера для возможности нормального развития.
В итоге в то время как цивилизованная часть мира продолжает технологически развиваться, мы погружаемся в технологическую стагнацию и замыкаемся на производстве небольшой группы товаров, фокусируемся на том, что в далекой перспективе не создает производственного базиса для развития.
— По данным Tradingeconomics, который ссылается на Евростат, в прошлом году импорт из Беларуси в страны ЕС составил 3,36 млрд долларов, а экспорт — 6,89 млрд. Если посмотреть на белорусские данные за 2020 год, то экспорт из нашей страны в Евросоюз был 5,5 млрд долларов, а импорт — 6,5 млрд. Выходит, что импорт в нашу страну из ЕС вырос, несмотря на санкции?
— Во-первых, если пытаться собирать зеркальную статистику (то есть сравнивать белорусский экспорт в ЕС в нашей статистике и импорт из нашей страны в статистике ЕС. — Прим. ред.), то там всегда была большая разбежка именно по импорту из Беларуси. Она всегда была связана с нефтепродуктами. В разные годы их доля в 40−60% шла в порт Нидерландов, а потом могла отправляться дальше. У нас они отражались как экспорт в Нидерланды, а в европейской статистике — не отражались как импорт в Евросоюз, потому что конечным получателем не была европейская страна.
По остальным группам товаров зеркальный подход давал плюс-минус сопоставимые результаты. Но подозреваю, что по прошлому году была бы значимая разбежка, потому что в данных Tradingeconomics отражен белый европейский импорт (он же — белорусский экспорт). Это те группы товаров, которые легально шли через границу, то есть которые не подвержены санкциям. Но в реальности берусь допустить со ссылкой на множество прецедентов обхода санкций, о которых писали СМИ, Беларусский расследовательский центр, что много древесины идет через Узбекистан либо другие страны.
Естественно, такие потоки не будут отражены в европейской статистике. Значит, мы можем зафиксировать как факт, что белый, легальный европейский импорт из Беларуси снизился на порядок. Это достаточно ожидаемое и естественное развитие событий.
Что касается европейского экспорта в Беларусь, там тоже есть падение по сравнению с 2021 годом, но не такого порядка. Первая причина достаточно очевидная — санкции на импорт в Беларусь (в европейской статистике это экспорт товаров в Беларусь) касаются гораздо меньшего количества товаров, чем в торговле в обратную сторону. Если экспорт белорусских товаров, прежде всего нефтепродуктов, древесины, черных металлов, в Европу запрещен, то в отношении движения товаров из Европы в Беларусь санкции наложены в основном на товары двойного назначения и некоторые группы технологических товаров. То есть для импорта в нашу страну барьеров было меньше.
Отдельно выделю гипотезу о том, что с большой вероятностью через Беларусь идет значимый объем импорта в Россию. Дело в том, что ввоз товаров со стороны Европейского союза в Россию ограничен больше, чем в Беларусь. Поэтому допускаю, что наша страна была хабом для обхода соответствующих санкций. Исходя из данных Tradingeconomics, мы не можем прямо это утверждать, но исходя из здравого смысла, это может быть важным объяснением [того, что продажа европейских товаров в Беларусь просела не так сильно, как покупка странами ЕС нашей продукции].
Третье, что в этих данных бросается в глаза, это рост экспорта со стороны ЕС в Беларусь транспортных средств. Прошлый год в Беларуси и России был проблемным по продаже новых автомобилей внутри страны. Соответственно, часть неудовлетворенного спроса могла быть компенсирована завозом подержанных и новых автомобилей из Евросоюза. Ряд отраслевых аналитиков говорили, что эти объемы возрастали за счет так называемых льготников — активизировались схемы, когда посредники стали все больше вовлекать людей, которые имеют право на пониженную растаможку. Думаю, этот канал использовался для того, чтобы насыщать рынок. Вопрос: шли они только в Беларусь либо через нее была попытка удовлетворить кусок спроса в России.
«По качеству улучшение долговой позиции сомнительное»
— Минфин недавно разместил на внутреннем рынке 30 млн долларов. Ведомство скрывает данные о госдолге Беларуси. Есть ли какие-то косвенные признаки, позволяющие понять, как обстоят дела с госдолгом?
— Нацбанк продолжает давать статистику по валовому внешнему долгу. Оттуда можно вычленить госдолг. По абсолютной величине внешний госдолг за последний год почти не изменился — он вырос с 18,2 до 18,5 млрд долларов.
Если сопоставлять эту долговую обремененность с ВВП и показателями международных резервных активов, то ситуация тоже близкая к неизменной. Это связано с тем, что ВВП хоть и просел, но в долларовом эквиваленте за счет колебания курса в начале 2023 года он был чуть выше.
На первый взгляд, существенной трансформации долговой позиции нет. Но если копнуть глубже, выходит, что за прошлый год погасили порядка 1,288 млрд долларов. По планам должны были погасить где-то 1,8 млрд. Это означает, что сэкономили около 600 млн. Я это связываю с отсрочкой России, которая была подписана в апреле прошлого года. Тогда фигурировала сумма в 1 млрд на 2022−2023 годы.
Второй момент — прирост величины долга идет во втором квартале, хотя публичной информации о получении серьезных кредитов в 2022 году не было, за исключением 1,5 млрд, которые Россия выделила на так называемые проекты по импортозамещению. Но этот кредит прошел в ноябре прошлого года.
С одной стороны, мы видим, что погашения были меньше запланированных, с другой стороны, привлечение новых кредитов, скорее всего, на импортозамещающие проекты, позволило в абсолютном выражении сохранить почти неизменную величину внешнего госдолга и по относительным показателям даже несколько улучшить свою долговую позицию.
Но по качеству улучшение долговой позиции сомнительное, поскольку есть дефолтный статус от двух крупнейших международных агентств. Можно хорошо смотреться на бумаге и говорить, что у нас по показателям долга и стандартным метрикам все неплохо, но если по факту выплаты по этим долгам не доходят до кредиторов (кроме России), то, наверное, смысл смотреть на эти индикаторы не настолько велик.
