Зачем Беларусь ввела контроль на границе с Россией? Почему Лукашенко поехал на парад в Москву, несмотря на явные проблемы со здоровьем? Процесс репрессий в Беларуси конечен? Зачем властям так накалять и без того острую ситуацию с Бабарико и остальными политзаключенными? Эти и другие злободневные вопросы задали наши читатели. Мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит». Это его текстовая версия.
— Зачем Беларусь ввела контроль на границе с Россией?
— Сначала нужно понять, что мы знаем о нем. Он появился, по сообщениям, 5 мая, через три дня после того, как Лукашенко провел совещание со всеми силовиками на тему охраны границ. Эта последовательность событий говорит сама за себя. 2 мая Лукашенко говорит с силовиками, и результаты этого общения не сообщают публично. А через три дня белорусские погранпосты впервые появляются на восточной границе. Слова Госпогранкомитета о том, что эти посты появились временно и только в рамках подготовки к запуску соглашения о взаимном признании виз с Россией, звучат неубедительно. Установили погранконтроль спонтанно. Водителей о нем не предупреждали, что было бы логично ожидать, если бы это было плановое мероприятие.
И в итоге на трассах появились большие очереди. Кроме того, мелкие дороги в Россию, которыми пользуются местные жители, власти завалили деревьями или перекопали. Это тоже слабо тянет на временные или плановые меры. Скорее, на стихийное решение острого вопроса. Кроме того, с границы приходят сообщения, что въезжающих в Беларусь просят отвечать на вопросы об их отношении к протестам, к войне в Украине, просят разблокировать телефоны. Это похоже на тот контроль, который власти устраивали после диверсии в Мачулищах, но на западных границах Беларуси, когда проверяли всех выезжающих, чтобы найти причастных к этой атаке. Здесь же меры направлены на фильтрацию людей, которые въезжают в страну. И повод для этого беспокойства Лукашенко тоже выглядит вполне объяснимым. В конце апреля и за день до совещания с силовиками в Брянской области спустились с рельсов в результате взрывов два грузовых поезда.
До этого было несколько успешных диверсионных вылазок из Украины в соседние регионы России. На этом фоне по Кремлю ударили беспилотники, а в разных городах России взрывают ее пропагандистов. Видя это, Лукашенко и его силовики, судя по всему, пришли к выводу, что россияне не способны закрыть границу с Украиной и, чтобы такие диверсии не перекинулись на Беларусь, имеет смысл ввести контроль. В политическом плане это свидетельствует о неполном доверии союзников друг к другу. Но и это, в принципе, не новость.
Россия укрепляет свою часть этой границы еще с 2016 года, когда Беларусь впервые начала вводить безвизовый режим для Запада. И тогда с российской стороны появились мобильные погранпосты и режим пограничной зоны, который включает более серьезный контроль приграничной территории с Беларусью. И тогда российские официальные лица тоже мотивировали эти меры террористической угрозой, то есть какими-то диверсантами, которые могут заехать в их страну через открытую белорусско-российскую границу, потому что белорусские пограничники их якобы пропустят в страну.
Вне зависимости от того, сколько продлится этот режим проверок с нашей стороны, он показывает, что у Минска все еще есть какая-то воля и способность принимать автономные от Москвы решения в сфере безопасности. И чем большим очагом нестабильности и угроз будет наша восточная соседка, тем больше будет стимулов у Лукашенко принимать какие-то односторонние меры, чтобы снизить для себя эти риски.
— Зачем Лукашенко поехал на парад в Москву, несмотря на явные проблемы со здоровьем? У него была возможность отказаться?
— Я, разумеется, не знаю, чем конкретно Кремль надавил на Лукашенко и на других постсоветских лидеров, чтобы они приехали в Москву на 9 мая. Но очевидно, что такое желание у России было, и оно было очень сильным. Возможно, российская власть хотела показать, что жизнь продолжается и атаки беспилотников на Кремль никого не испугали, чтобы отменять какие-то традиционные торжественные мероприятия. А может быть, сам приезд был задуман как гарантия того, что никто не станет атаковать Красную площадь, когда на ней будет столько иностранных лидеров. Так или иначе, если нашлись аргументы для того, чтобы убедить приехать лидеров, которые не так зависимы от Кремля, как Лукашенко, то стимулов для того, чтобы приехал он, точно хватило бы.
Потому что если бы на парад приехало почти все СНГ от Армении до Узбекистана, но там бы не было Лукашенко, то это спровоцировало бы еще больше ажиотажа, подозрений и вопросов, чем то, в каком состоянии он там присутствовал.
Причем вопросы задавали бы не только про его здоровье, но и про то, почему они поругались с Москвой, что случилось в отношениях. А сейчас это последняя тема, спекуляции которой Лукашенко хотел бы видеть в СМИ. Если вспомнить, то за последние годы белорусский политик ездил на парад Победы в Москву только однажды, в 2020 году. И тогда это происходило на фоне очень конфликтных отношений. Только-только закончилась нефтяная война. Лукашенко обвинял «Газпром» во вмешательстве в белорусские выборы и в принципе критиковал Москву за то, что она как-то не так борется с пандемией и закрывает границу с Беларусью. И тогда этим визитом на парад ему было очень важно развеять сомнения, что у них с Путиным есть какая-то личная ссора, чтобы никто не думал, что Кремль может поддержать какого-то другого кандидата на выборах 2020-го.
Сегодня никаких видимых споров в отношениях нет, но демонстрация союзничества стала еще более важной. Стабильность белорусского режима сегодня не в меньшей степени, чем три года назад, зависит от бесперебойной поддержки России. И поэтому критически важно не давать никому там сомневаться в преданности Лукашенко. И в этом смысле приезд на парад вопреки болезни — это даже своеобразный жертвенный поступок ради союзника: не побоялся приехать несмотря на то, что здоровье шалит. Потому что пережить плохое самочувствие и неделю спекуляции и мемов в СМИ для Лукашенко намного проще, чем расстроить Путина в такой, как мы видим, очень важный для него день.
— Зачем властям так накалять и без того острую ситуацию с Виктором Бабарико и остальными политзаключенными? Что и кому они хотят показать?
— Ситуация с Виктором Бабарико действительно вопиющая. Как минимум на контрасте с предыдущей громкой госпитализацией. Я говорю, конечно же, о Марии Колесниковой. Тогда власти быстро опровергли панические слухи. Пустили к ней ее отца и показали ее фото. Сейчас их отказ сообщать хоть какую-то информацию или опубликовать фото Бабарико наводит на логичную мысль о том, что он в таком состоянии, что его страшно показывать публике.
Насчет того, какой сигнал хотят послать власти. Я не знаю, осознанно это или нет, но единственное, что у них получается этим сказать, — это то, что у них нет никаких сдержек и им это нравится. А мнение той части общества, которая беспокоится о политзаключенных, просто не фактор принятия решений, не повод менять привычную процедуру давления на людей и секретности вокруг этого. Но в целом я не думаю, что у нового и весьма очевидного всплеска давления на политзаключенных есть какой-то конкретный движущий мотив, желание кому-то что-то показать. Я не вижу никакого политического смысла в том, чтобы запрещать передачу лекарств в СИЗО или доводить до попытки суицида Игоря Лосика или до смерти политзаключенного с инвалидностью Николая Климовича.
О феномене банальности зла в диктатурах написаны книги и диссертации. Только за последний век десятки обществ прошли через это. И белорусское здесь не исключение. Если у вас есть система, в которой гуманизм по отношению к врагам несет риски для сотрудников силовой машины, а их жестокость никем не наказывается и даже иногда поощряется, то постепенно такая система сама создаст механизм воспроизводства, и повторения, и умножения зла. В итоге 5% садистов, от надзирателя до прокурора, получат доступ к своим жертвам. А 95% исполнительных бюрократов найдут сотню причин и оправданий не замечать, как их коллеги издеваются над людьми. Кто-то из них даже потом будет убеждать себя и потомков в том, что они все это время помогали политзаключенным. Ведь они соблюдали какие-то приличия и закон. А если бы их не было, то на их месте были бы люди похуже.
Такой системе не требуется особый приказ сверху, чтобы скрывать информацию о своих перегибах. Чем выше уровень страха или рисков для ее отдельных винтиков, тем больше все они на разных уровнях будут прилагать усилий, чтобы никакая утечка или слив не произошли именно из-за них.
В случае с Бабарико команда «молчать», скорее всего, пришла. Вероятно, еще одной причиной здесь было то, что власть не хочет придавать одному из самых популярных политиков 2020 года образ мученика. Публиковать его свежее фото — значит напоминать о нем, освежать в памяти людей информацию о том, что у них был такой лидер. А белорусская власть сегодня сделала ставку на максимальное забвение, чтобы и мир, и люди внутри страны постепенно забывали об этой проблеме.
— Процесс репрессий в Беларуси конечен?
— Если вы спросите еще живых советских диссидентов, что они думали о будущем в 70-х или в начале 80-х годов, то почти все они скажут вам, что они были уверены, что коммунизм навсегда. Такие режимы, как наш, исторически склонны меняться неожиданно под действием каких-то внешних факторов, которые никто не может контролировать, включая Лукашенко. Или под весом собственных ошибок. Поэтому очевидный ответ на ваш вопрос: разумеется, этот процесс конечен. Репрессии в Беларуси свернутся или закончатся тогда, когда нынешняя или следующая власть решат, что для них этот процесс несет больше рисков, чем его прекращение.
Если вы думаете, что это невозможно, то даже история страны, частью которой мы были, учит нас тому, что это не так. Даже сталинский СССР смог прийти к такому выводу в конце Большого террора и свернуть его в 1938 году и затем еще сильнее свернуть репрессии после смерти Сталина, когда за это выступала практически вся постсталинская элита.
Но, к сожалению, если мы спустимся с исторического уровня на практический, то у репрессий как ежедневного процесса нет никаких объективных границ, нет никакого дна, за которым не последовало бы еще более глубокое, а затем еще одно и еще одно.
Репрессии — самовоспроизводящийся механизм, для работы ему не нужна ежедневная команда сверху. Как только он был полноценно запущен, он создал прослойку чиновников и силовиков, которые стали от него зависеть, их карьеры развиваются, бюджеты растут, и авторитет в глазах Лукашенко крепнет, поскольку они находят для себя новые объекты для репрессий.
Белорусские протесты 2020 года дали слишком богатую почву для того, чтобы у этих людей никогда не кончались жертвы для охоты. Сотни тысяч подписывались за оппозиционных кандидатов и выходили на улицы. Десятки тысяч донатили запрещенным сегодня фондам, сотни тысяч продолжают читать независимые СМИ, которые признаны экстремистскими, тысячи продолжают критиковать власть в соцсетях. К этому же сейчас добавляется и критика России, которую стали считать чем-то похожим на внутреннюю нелояльность.
А когда закончатся известные властям люди из этих групп, можно прийти к тем, кто уже отсидел свои сроки, а затем можно сочинить новый шпионский заговор или подготовку теракта и арестовать всех, кто давал в долг или помогал с арендой жилья предполагаемому или вымышленному диверсанту. Станет сложно с конкретными людьми — можно пойти по целым слоям общества от поляков до украинцев, от ипэшников до айтишников. Кого-то на полиграф, кого-то уволить, кого-то раскулачить. Для того чтобы эта машина с кучей бенефициаров остановилась, ей нужен четкий приказ сверху. Этого не произойдет, потому что бензин закончился. И пока у власти не появляется сильный мотив нажать на тормоз или страх не нажать, поводов для краткосрочного оптимизма тут, к сожалению, мало.
— Почему Зеленский не говорил про Лукашенко в Гааге? Есть ли шанс у белорусского политика пройти между струйками при достаточно эффективном диалоге с Украиной?
— Политики, особенно лидеры воюющих стран, не могут позволить себе заниматься достижением справедливости во всем мире. И так же, как сейчас Зеленский не может заниматься критикой Китая за его обращение с уйгурами или критикой Эрдогана за репрессии против курдов. Ему сейчас не до того, чтобы заниматься достижением вселенской справедливости в отношении Лукашенко. Что касается Путина, то такой фокус на его статусе международного преступника — это попытка послать сигнал российской элите, сказать им, что с Путиным у них нет будущего и им стоило бы от него избавляться. Мир все равно его не примет, а у них какой-то шанс есть. Иными словами, это попытка спровоцировать какой-то номенклатурный переворот в России. Если не сейчас, то в критический момент в будущем. Они не пытаются обращаться к Кочановой или Головченко, не пробуют подстегнуть какой-то бунт элит, обращаясь к ним через голову Лукашенко.
Украинцы пытаются повлиять на самого Лукашенко. Позиция Киева по отношению к белорусской политике давно известна. У них есть главная и, по сути, единственная задача: не допустить втягивания белорусской армии в войну напрямую. И для этого всегда есть смысл оставлять какое-то окно для диалога — шанс вернуться к нормальности — с человеком, на которого вы пытаетесь повлиять. Поэтому для Лукашенко Украина пытается создать такую ситуацию, в которой он бы думал, что ему еще есть что терять, если он вступит в войну. Но приравнивать его к Путину и грозить Гаагой сейчас противоречит этой цели. Наоборот, логичнее подчеркивать разницу, что есть Путин, с которым уже все понятно, но у Лукашенко еще есть шанс изменить свое поведение и каким-то образом избежать такой же судьбы.
Можно спорить с самой постановкой такой цели и тем, насколько это реалистично, думать, что от риторики Киева как-то зависит, что будет делать или не делать Лукашенко в этой войне. Но если мы берем эту цель Украины как отправную точку, то слова Зеленского абсолютно логичны и объяснимы. Есть ли у Лукашенко шанс использовать эту двойственность для торга в будущем? Да, если будут выполнены несколько условий.
Во-первых, он должен не вступить в войну полностью своей армией. Во-вторых, успеть вовремя дистанцироваться от России, когда война окончательно пойдет не по ее сценарию. Первое мне кажется вполне себе вероятным. Второе чуть более сомнительно при Лукашенко, хотя теоретически и у него есть такой шанс. Я понимаю, как сложно это представить сегодня, но история учит нас обратному. В конце Второй мировой почти все бывшие союзники Гитлера успешно переметнулись на сторону союзников и избежали такого же наказания после войны, какое понес Третий Рейх. Но в любом случае, если у Беларуси сохранится суверенитет, то вероятность восстановить отношения с Украиной станет гораздо выше после смены власти в нашей стране, даже если это будут ставленники Лукашенко. У Киева к тому времени будет много других приоритетов, и восстановление торговли с Беларусью может стать хорошим подспорьем для восстановления страны.
Читайте также
